Людмила Евдокимова - Двадцать пятый с половиной кадр

– С чего вы решили, что я это знаю?

– Вы же видели, как пакет с кладом выносили из музея…

– Ничего я не видела!

– Как же так! Не можете же вы шантажировать Марину, если у вас против неё ничего нет…

– Вот оно что! Вы подслушали наш разговор! Но это же…

– Если вы хотите говорить мне о приличиях, – перебила я, – то не по адресу. Скажите всё это лучше себе!

– Ладно, – устало произнесла она. – Расскажу вам всё. Я действительно не видела, что Марина Вениаминовна выносила монеты. Когда я отпирала ей дверь – заметила только пакет с едой для собаки. Но то, что в музей она возвратилась с монетами – я знаю точно.

– Как так?

– Пойдёмте…

Мы прошли за раздевалку в комнату сторожей и смотрителей.

– Выпустив Марину Вениаминовну и закрыв за ней дверь, я пришла сюда и села вот на это кресло. Присядьте!

Я покосилась на засаленный, когда-то, видимо, красный сатин и, приподняв полы пальто, села на самый краешек.

– Что вы видите?

Кресло стояло наискосок от окна, выходящего в музейный двор как раз на уровне земли.

– Расчищенный от снега асфальт, мусорный бак, дворняжку возле него…

– В тот день я увидела то же самое. Но через несколько мгновений к окну подошли Марина Вениаминовна и фотокорреспондент, к сожалению, не помню, как его фамилия.

– А откуда вы вообще узнали, кто именно там был, если из окна видны только ноги?

– Они почти сразу присели на корточки. Марина Вениаминовна вытряхнула содержимое довольно увесистого пакета возле бака – это оказалась еда для собаки. И достала из-под шали какой-то рулончик. Фотограф сразу схватил его и развернул…

– Это была коллекция?

– Да! Он расстелил прямо на асфальте газету, положил на неё свою сумку – знаете, такой жёсткий кожаный чехол, в котором фотографы, обычно, носят свою аппаратуру. Потом стал класть на него монеты и каждую фотографировать с обеих сторон.

– Значит, он вынимал их из ячеек?

– Конечно. Но как только закончил снимать, всё разложил по местам, свернул лист и отдал Марине Вениаминовне. Она спрятала пакет под шаль и тут же вернулась в музей. Поэтому я совершенно уверенна, что Марина не имеет отношения к пропаже коллекции.

– И при этом вы её шантажируете…

– Мне самой неприятно, но только она может уговорить Софью Васильевну не увольнять мою дочь. Вы ведь не скажите своей подруге о том, что узнали?

– По крайней мере не сегодня… А вы не знаете из какой газеты был фотограф? Или, может, заметили название той, что он расстелил на земле?

– Нет, отсюда не разглядишь… – она помолчала и добавила, – но они оставили газету на асфальте, и как только Марина Вениаминовна вернулась, я сходила и забрала её.

И прежде, чем я успела что-либо сказать, она вынула из шкафа и протянула мне «Губернские ведомости».

– Но может, он использовал не свою газету… – вслух подумала я.

– Не сомневайтесь, фотограф работает именно там, – уверила меня Анна Дмитриевна. – Раньше я его частенько видела в музее, но после того, как прошлым летом он опубликовал совершенно бредовое интервью с одним из потомков Гончарова, его перестали сюда пускать.

– Что-то припоминаю! А Марина, выходит, поддерживает отношения с этим папарацци…

Анна Дмитриевна промолчала, давая понять, что разговор закончен. У меня внутри росло отчаяние: вот и ещё одна ниточка оказалась не от того клубка. И больше никаких зацепок! Может хитрая старуха не всё сказала?

Мне на глаза попалась обёрнутая в газету раскрытая книга, лежащая на столе текстом вниз. Машинально взяв её в руки, я прочитала вслух: «… если бы не мисс Марпл, мы наверняка сожгли эти письма…».

И, возвращая детектив на место, спросила у Анны Дмитриевны: «Любите Агату Кристи? Не кажется вам, что наша история с исчезнувшими монетами очень напоминает её сюжеты? Ограниченное место действия и время. Всего пять участников. Все они одновременно и свидетели, и потенциальные похитители. Жаль, нет у нас такой вот мисс Марпл с её наблюдательностью…».

Смотрительница поджала и без того тонкие губы и, помолчав, сказала:

– Ладно, вы со своей въедливостью всё равно рано или поздно на это наткнётесь…

– Есть ещё что-то интересное? – оживилась я.

– Вот смотрите, – и она достала из шкафа журнал.

Это оказались записи, фиксирующие ежедневные включения и отключение музейной сигнализации. Я открыла последнюю страничку, слева столбик слов, лишенный всякого смысла: волга, кошка, собака, нева, яблоко. Справа – время и подписи. Не поняв ровным счётом ничего, я вопросительно посмотрела на Анну Дмитриевну.

– Каждый день, сдавая музей на пульт охраны, тот, кто это делает, называет новый пароль – пояснила она.

– Ну и что здесь не так?

– А вы обратите внимание на даты…

– 23 февраля, 24, 24, 24, 25 … Стоп! 24-го – три пароля! И что это означает?

– Что в понедельник музей сдавали на пульт три раза! Значит, Алина зачем-то снимала музей с сигнализации.

– Получается, она могла во время дежурства выйти из музея, причём, не один раз…

– Скорее, кого-то впустить, а потом выпустить…

– Следующая подпись ваша…

– Да. Я вместо своей дочери дежурила в день Алины. Вы ведь уже знаете, что в понедельник было всё наоборот. К сожалению, в тот день я не могла заменить свою дочь – приступ у неё был, – сказала она, отведя глаза.

Но я и не собиралась продолжать эту тему, мне гораздо интереснее было совсем другое:

– А этот журнал кто-нибудь проверяет?

– Софья Васильевна иногда смотрит.

– Она знает?

– Да. Это она убрала журнал в шкаф. Обычно он лежит на том же столике, что и книга отзывов. В нём ведь нет ничего секретного: пароль действует всего одну ночь, когда в музее сидит придумавший его сторож…

– Значит, поэтому вы объектом своего шантажа выбрали Марину, а не Алю. Побоялись, что выйдете на Соню…

– У меня и в мыслях не было подозревать Софью Васильевну, – обиделась Анна Дмитриевна.

Теперь мне, действительно, пора было уходить. И, поблагодарив смотрительницу, я в полной растерянности вышла из музея. Первым моим желанием было немедленно найти Алину и выяснить, что же произошло в ночь её дежурства. Но меня остановило то же обстоятельство, что и Анну Дмитриевну: а вдруг ниточки потянутся к Соне. Нет, это нужно обмозговать.

Сначала я решила поставить точку в Марининой истории – убедиться, что монеты действительно были сфотографированы. Поэтому отправилась в газету.

Попасть в редакцию не составляло никакого труда: несколько лет назад «Ведомости» и «Губернский канал», в котором я тогда работала корреспондентом, фактически составляли один холдинг. И я часто забегала в редакцию газеты по каким-то внутренним надобностям. Меня там хорошо знали. А с нынешним редактором мы были знакомы ещё с комсомольской юности. Можно запросто зайти поболтать «за жизнь».