Морис Дантек - Красная сирена

– Вы это серьезно? А кассета, которую мы ви­дели, – тоже кошмарный сон?

Доктор примиряющим жестом поднял руку.

– Прошу вас, успокойтесь. Нет. Конечно нет. Этого я не утверждаю. Я говорю исключительно о «комнате с видеозаписями». Кассета случайно ока­залась в доме Кристенсенов, которые действитель­но хранили у себя порнографические фильмы для дальнейшего использования в экспериментальном кино, и…

Анита открыла было рот, чтобы ответить, но передумала, и Петер вступил в игру.

– Экспериментальное кино? Так вы называете съемки, где девушке разворачивают анус электри­ческим ножом?

Форстер бросил на Петера мимолетный взгляд. В этом взгляде странным образом смешивались глухая тревога, сочувствие, отвращение и фата­лизм. Он снова откашлялся и продолжил так, слов­но ничего не случилось:

– Боюсь, я недостаточно ясно выразился. Есть еще один важный момент, о котором я не решился вам сообщить… Профессиональная тайна…

Анита предоставила ему самому разбираться с собственной совестью.

– Единственное, что я могу сказать, – речь идет о проецировании кошмаров на реальность. Отправной точкой, разумеется, были некоторые элементы действительности, встраивающиеся в предуготовленный сценарий. Комната с видеоза­писями – элемент, созданный воображением, кас­сета – факт действительности.

Анита не верила своим ушам.

– Видите ли, все подобные сны – крайне не­удачное разрешение эдипова комплекса, который в Алисином случае приобрел гипертрофированные размеры.

«Посмотрим, до какой степени он раздует эти размеры», – подумала пораженная Анита.

Доктор пролистнул несколько страниц в поис­ках нужного места и прочел:

– Все сны имеют одинаковую структуру и за­кручены вокруг разрушительного образа Матери, все укладывается в схему ужасающей борьбы и погони, то есть инцестрального каннибализма. Отец всегда возникает как далекий загадочный персонаж, носитель света, одетый в костюм тореро или моряка. Алиса отчаянно стремится к нему, а мать гонится за ней с ножом или с пистолетом…

В уголках губ Форстера появилась хитроватая складка, глаза светились детской радостью.

Анита была парализована дьявольской точно­стью его анализа. Она понимала, к чему он ведет.

Старик захлопнул папку.

– Итак, позвольте спросить: а не совершает ли наша юная беглянка то, что до нее проделывали миллионы других, похожих на нее детей, – пре­вращает сон в реальность? Большая Игра. Убежать от соперницы-матери к отцу, сделать сон реально­стью, представить мать богомолом из-за той злопо­лучной кассеты, которая свела на нет месяцы кропотливой работы.

В его голосе Анита услышала искренние нотки. А что, если этот «доктор» психо-каких-то там наук говорит правду?

– Вы повторили бы это на суде под присягой, доктор Форстер?

Она специально сделала упор на слове «док­тор».

В ответ Форстер слегка пожал плечами, словно избавлялся от непосильной ноши.

– Я бы сказал, что эта теория имеет право на существование, многое объясняет и что подобные случаи встречаются чаще, чем нам бы того хотелось, у детей Алисиного возраста, особенно когда родители разводятся. Невротический бред. Побеги из дома… А теперь, возможно, наркотики и прости­туция…

– Значит, именно так вы бы выступили? Вот диагноз – невротические фантазии, связанные с неизлеченным эдиповым комплексом?

– Я заявил бы, что это весьма вероятно, учиты­вая два с половиной года работы и около тридцати проанализированных снов.

Тон его был безапелляционным. Дитер Борвальт курил сигару, едва заметно улыбаясь.

– Ладно, – проговорила Анита. – А теперь пусть один из вас объяснит мне, как мадемуазель Чатарджампа оказалась на этой кассете?

Форстера ничуть не смутило упоминание име­ни жертвы.

Адвокат кашлянул:

– Мы с доктором очень плохо знали эту девуш­ку, поскольку бывали в доме Кристенсенов только по праздникам.

– Вас удивило ее исчезновение? Я хочу знать ваше мнение. Как вы объясните тот факт, что юная студентка из Шри-Ланки внезапно исчезает, а по­том у ее бывших работодателей – и ваших нынеш­них, кстати, – появляется кассета, запечатлевшая ее смерть?

Плечи доктора, продолжавшего созерцать гор­ные вершины, передернулись. Анита решила до­жать его.

– Будьте откровенны, доктор, забудьте о пси­хоанализе. Почему, как эта молодая студентка ста­ла героиней этого, с позволения сказать, фильма, где некто отрезает ей груди электрическим ножом? Кто, по-вашему, способен на такое?

Доктор обернулся: он был в бешенстве, глаза метали молнии. Он мгновенно овладел собой, и только дрожь в голосе выдавала сдерживаемые чувства.

– Не знаю, инспектор, и мне кажется, что имен­но полиция обязана раскрывать подобные дела!

– Что я и пытаюсь делать…

– Я видел Сунью один или два раза, на приемах у Евы Кристенсен… Она отвечала за Алису…

Он назвал ее по имени, хотя тон оставался спо­койным. Гневное тремоло затихало.

– С другой стороны, вам не хуже меня извест­но, что именно молодые иностранки, оторванные от привычной среды, чаще всего становятся объекта­ми индустрии такого рода.

– Да, – согласилась Анита, – именно поэтому дельцы от порнобизнеса так мне омерзительны!

В глазах Форстера промелькнуло странное вы­ражение. Он уже готов был что-то сказать, но тут вмешался Дитер Борвальт:

– Давайте все проясним. Что именно вы хотите узнать? Должен ли я напоминать, что ваш ордер распространяется только на Еву Кристенсен и Вильхейма Брюннера и что мы с доктором Форсте­ром согласились на этот допрос с единственной це­лью – помочь правосудию нашей страны?

Анита не стала говорить, что она обо всем этом думает.

– Я собираю информацию. Пытаюсь понять. Делаю свою работу, если хотите.

– Полагаю, больше мы ничем не сможем вам помочь.

Первое по-настоящему честное высказывание за целый день.

Они покинули дом, и Петер повез ее в аэропорт Цюриха. За всю дорогу она не произнесла ни слова, переживая поражение.

Позже, в самолете, прижавшись виском к ил­люминатору, стараясь погрузиться в созерцание облаков, она слышала, как Петер ворочается в кресле.

– Скажи, ты веришь во все эти психоштучки?

– Не знаю, – пробормотала в ответ Анита, – но в суде это могло бы возыметь действие.

Океан бело-золотых облаков не смог успокоить ее тревогу. Адреналин в крови зашкаливал, когда Анита ступила на летное поле под весенний ли­вень. Вечернее солнце играло на дождевых струях, перебирая текучие струны небесной арфы.

Увы, настроение Аниты мало соответствовало красоте города, застигнутого врасплох дождем и светом.

Дюссельдорф был теперь родиной Витали. И род­ным городом музыкальной группы «Крафтверк», создавшей в 70-е новое направление – технопоп. Тороп вставил в магнитофон кассету с записью их «Компьютерного Мира».