Фридрик Незнанский - Ярмарка в Сокольниках

Меж тем все шло, как положено. Меркулов отдал распоряжение — отвезти труп в морг. Два краснолицых санитара в грязно-серых халатах привычным движением спихнули беднягу на носилки, а носилки, словно пушинку, вбросили в труповозку — микроавтобус с красным крестом. Труповозка, присланная с час назад расторопным Поташевым, стояла все это время на парах, и непросыхающие санитары, эти перевозчики человеческих душ, канючили, чтоб Меркулов поскорее отпустил их «домой», в родной морг, поскольку они с утра «не пимши, не емши». Первому утверждению трудно было поверить.

Подошел Грязнов, доложил Меркулову:

— Свидетели утверждают, что видели потерпевшего и с ним двоих: высокого, атлетически сложенного блондина и среднего роста брюнета. Первый был одет в куртку с капюшоном, второй — в короткое клетчатое пальто. Говорят, крепкие ребята! Больше о них никто ничего не знает.

Оказалось, что помимо парня с девушкой Грязнов с помощью оперов из Сокольнического УГРО опросил всю округу. Результат — нулевой. Есть, правда, показания старика-билетера, лейтенанта и еще одного огольца из его взвода. Но все это скорее относилось к потерпевшему.

— Очевидцы говорят, — продолжал доклад Грязнов, — что этот гражданин все рвался на ярмарку. Сильно нервничал. Перекладывал из руки в руку свой портфель…

— Портфель?! — воскликнул Меркулов. — Какой портфель?

— Толстый. На замках. Желтого цвета. Импортный. Скорее всего венгерский, новенький.

Меркулов застыл, как гончая перед броском. Обозначались контуры мотива убийства — преступники охотились за портфелем, в котором должно быть было что-то очень важное, раз они придушили ради него свою жертву.

По науке для того, чтобы раскрыть убийство, следует знать ответы на восемь вопросов. Мы знали пока полный ответ только на первый — место и время наступления смерти: Москва, Сокольники, 17 ноября, 13 часов 30 минут.

— Вечерело. Неожиданно подул резкий холодный ветер. Погода ломалась, как голос у подростка. Я начал прилично замерзать в своей нейлоновой курточке. Меркулов был одет по-зимнему, как старый дед: темно-синяя прокурорская шинель на ватине, каракулевая ушанка с кокардой, утепленные ботинки.

Оценив ситуацию, Меркулов сказал негромко:

— Вот что, братцы-кролики. Сходите-ка вы в эту «Прагу». Товарищ Братишка вас проводит. Совместите, так сказать, приятное с полезным. Облаянного допросите и сами чего-нибудь перехватите. Будет ли еще время для обедов, даже Рэкс не знает. Правду я говорю, гражданин Рэкс?

И он потрепал собаку за ухо.

— А вы что, разве не с нами? — спросила Рита. Я закашлялся. Мне показалось, что Рита очень уж кокетливо обращается к Меркулову.

— Я воздержусь, и понятые тоже.

Мы пошли к «Праге», Меркулов остался. Он стал медленно прогуливаться по полянке, так что со стороны могло показаться — военный отставник занят сбором поздних грибов в Сокольническом парке. Лисичек, к примеру.

«Конечно, — думал я, идя со всеми, — Меркулов — опытный следователь. Лучше других знает, первоначальный осмотр — краеугольный камень всех последующих следственных действий. Упустишь мелкую деталь вначале, потом ничего не исправишь, будь ты сам комиссар Мэгрэ или Эркюль Пуаро».

Обед, накрытый для нас в директорском кабинете, прошел в теплой, дружеской обстановке. Давненько, признаться, я так хорошо «не сидел»: солянка рыбная, шипящие шпикачки с тушеной капустой, свежее янтарное пиво «праздрой». Между первым и вторым мы с Грязновым допросили Кондратенко, типичного бродягу с трех вокзалов. Ничевошеньки про гражданина с портфелем он вспомнить не мог. Помнил только, что пил и ел, то есть добирал из тарелок и допивал из кружек. А кто сидел с ним рядом, убей Бог, запамятовал!

Через полчаса мы возвратились. Меркулов все еще «собирал грибы» — ходил по поляне, сосредоточенно смотря себе под ноги. Понятые — два сотрудника дирекции парка — стояли на тропинке и курили. Наконец Меркулов отвлекся от своего занятия. Взял из рук Риты пакет с едой. Сел на пенек и стал жадно есть. Я держал обжигающий руки бумажный стаканчик с его кофе. Когда с кофе было тоже покончено, Меркулов попросил меня сбегать к урне у бара — выбросить мусор. «Аристократ вшивый! — разозлился я. — Не мог запулить этот комок в кусты!»

Когда я вернулся, он уже дымил своим «дымком», сидя на пеньке. Чтоб отомстить за холостой пробег (а может, это все-таки была ревность?), я ехидно спросил:

— Ну что, Константин Дмитрич, нашли полезный гриб или одни поганки попадаются?

Меркулов удивленно посмотрел на меня немигающим взглядом своих серо-голубых глаз, достал из кармана шинели сверкающую вещицу — на серебряном квадрате малиновой эмалью выведено: «Мастер спорта СССР». Он перевернул значок тыльной стороной — штырь, которым значок крепится к одежде, был сломан. Голосом, лишенным эмоций, Меркулов спросил:

— А вы сами как считаете, следователь Турецкий, это поганка или полезный гриб?

Из духа противоречия я промолчал, хотя находка, конечно, была, по крайней мере, интересной. И кто знает, может, именно этой вещице и суждено будет привести следствие к разгадке?

— Вы говорите — цианоз! Помимо цианоза на насильственную смерть указывают еще два факта.

— Какие именно?

— У него на шее не одна борозда, а две.

Милицейский «мерседес» катил по Комсомольской площади, мимо трех знаменитых московских вокзалов. Проехали Ярославский, похожий на боярский терем. Сквозь дремоту я с трудом улавливал смысл слов.

— Первая — горизонтальная, это от удавления петлей, — говорит женский голос, — вторая поднимается вверх. Она возникла позже. При повешении.

— Положим, — слышится баритон Меркулова. — Ну, а второй факт? Что вы имели в виду?

— Петлю, — говорит Рита.

Она и Меркурьев сидят на переднем сиденье, рядом с шофером. Я — на заднем, с Козловым, Панюшкиным и Рэксом.

— Петля слишком короткая, чтобы нормальный человек сам мог просунуть в нее свою голову.

— Н-да, пожалуй. Короткая петля делает версию о самоубийстве вообще нереальной.

— А как вы думаете, Константин Дмитрич, — спрашивает Рита, — кто он, этот человек?

Меркулов отвечает не сразу, на мгновение задумывается:

— Внешность, знаете, у него типичная, явный русак. А вот одежда не согласуется. Понимаете, о чем я говорю? Одежда и прежде всего, пардон за подробности, трусы и майка — показатель уровня жизни и принадлежности к определенному классу. Так вот, трусы и майка у этого человека — импортные. Наш советский человек носит что? Ширпотреб. То есть черные сатиновые трусы до колен или кальсоны до пят. Этот же отоваривался за границей. Таких прелестных трусов и маек, насколько я разбираюсь в нижнем белье, нет даже в «Березке». А валюта откуда? На фарцу не похож — слишком солиден. Остается одно — номенклатурный работник. Какой-нибудь ответственный чин из МИДа или Внешторга. Через часок-другой, вот увидите, узнаем о какой-нибудь «драгоценной пропаже». Я дал задание Братишке «прочесать» кадры по крупным ведомствам…