Анна Абаимова - Эпизод со вкусом капучино

Куда же в конце концов он мог отправиться в этом своём срочном, хотя и бессмысленном побеге? Наверняка притаился где-нибудь поблизости. До сей поры Виталий считал этого человека глупым чрезвычайно, хотя умного он и не стал бы выбирать себе в жертвы. Ведь разве может быть хоть сколько-нибудь ума у того, кто запросто принимает угощение из рук заинтересованного в его смерти.

С особенным трепетом Виталий вспоминал день, когда стряпал те заветные булочки…

Хотел сначала положить одни только орехи, но ведь они никогда не хрустят до такой степени, как стекло, значит следовало добавить карамель. Рука у него не дрогнула, и не дрогнуло сердце, потому что в глубине души он был уверен – так надо, а иначе просто не выжить в этом большом и страшном мире, где каждый прокладывает себе дорогу, как может.

Потом время приняло счёт на минуты, которые мучительно дробили дни. И вскоре злоумышленник дождался заветный звонок – от жертвы. Товарищ его жаловался на скверное самочувствие и просил порекомендовать какого-нибудь врача, который вылечит его. Виталий с весьма заметным энтузиазмом вызвался помочь.

Сначала всё шло гладко: подопечный исправно принимал лекарства, которые по плану должны были только усугубить его состояние, не выходил из дома и, пребывая в депрессии, ни с кем особенно не общался. Потом настал момент, когда он вдруг начал отказываться от лекарств и самовольно записываться на консультации к врачам. Виталий нанял сиделку, принялся убеждать несчастного, что ему нельзя вставать и для убедительности даже купил несколько упаковок памперсов. Дальше на какое-то время всё опять вернулось в рамки коварного плана: подопечный настолько погрузился в свою болезнь, что написал даже доверенность на Виталия, поручая ему распоряжаться всем своим имуществом – это злоумышленнику как раз и было нужно. И вот теперь – снова какое-то недоразумение.

***

В первую очередь Виталий поколесил по окрестным дорогам, всматриваясь в силуэты, мелькающие то близко, то далеко. Потом отъехал чуть дальше – предполагал всё-таки, что жертва его до сих пор поблизости. В конце концов увидел его: он ссутулился и на обочине дороги пытался поймать попутку. Видимо разум несчастного беглеца уже слегка помутился от непрестанной боли и отчаяния, так что машину Виталия он не узнал и с радостью побежал навстречу, когда тот остановился.

– Садись, поехали обратно, – скомандовал резко злоумышленник.

На секунду жертва его остановилась в замешательстве.

– Поехали, говорю, – продолжал настаивать чёрт. – ты хоть сам понимаешь, куда идёшь? Кому ты и где на фиг нужен?

Человек стоял, взявшись за дверцу машины, но всё-таки в салон не садился.

– Ты хочешь меня убить, – проговорил в конце концов он.

– Глупости не мели, – резко бросил Виталий и вышел, намереваясь втолкнуть упрямца в машину силой.

Тот попятился.

– Я никуда не поеду, – возразил торопливо. – пойду в полицию.

– Зачем?

– Скажу, что ты хочешь меня убить.

– Хотел бы, давно уже сделал бы – пораскинь мозгами. Забочусь о тебе, сиделку даже нанял… Ты знаешь вообще, сколько я ей плачу?

– Мне всё равно. Зачем мне сиделка?

– Затем, что тебе нельзя вставать.

– Ни один врач мне так не сказал.

– Верь своим врачам! Хоть кому-то они говорят что-нибудь путное? Меня лучше слушай.

Убеждать Виталий умел, и мог убедить хоть кого и хоть в чём, или в крайнем случае человек обычно отступал перед его напором и делал вид, что соглашается. Так получилось и теперь – беглец всё-таки сел в машину. У преступника сразу отлегло от сердца и решив, что повёл разговор в правильном направлении, он продолжал.

– Разве я могу тебя убить? Росли ведь вместе. – сказал он. – помнишь, как бегали всегда мальчишками втихаря на стадион, чтобы посмотреть футбол, и как воровали коржики в кулинарии…

Такое, разумеется, было и человек на заднем сидении в машине заулыбался – Виталий увидел его улыбку в зеркале и тоже постарался улыбнуться, только у него не очень это получилось и улыбка вышла какая-то однобокая, напряжённая, но это было неважно, собеседник всё равно ему уже верил.

– Я не воровал, – поправил задумчиво он. – я ждал всегда у входа.

Сейчас только Виталий заметил, что пассажир его весь промок под дождём и вода у него с одежды обильно стекает прямо на сиденье. По натуре своей весьма аккуратный, чёрт нахмурился, однако постарался скрыть свой гнев.

– А какие шикарные у твоих родителей были песцы и норки, – продолжал вместо этого он.

От воспоминаний о родителях человек за его спиной расплакался – сначала тихо, а после навзрыд… Теперь уже очень быстро машина мчалась по лужам, как будто с каждой минутой ещё больше прибавляя скорость.

– Так хорошо просто жить, – сказал сквозь рыдания промокший и уставший беглец.

Бросив на него снова взгляд в зеркало, Виталий поморщился.

Однозначно он понимал, что никогда этот его знакомый не был ему ни другом, ни товарищем – с такой размазнёй просто непозволительно было дружить такому отчаянному и смелому, каковым считал себя он. Ещё в детстве распознав эту его слабую суть, Виталий дружил с его старшим братом, с которым они в самом деле были ровней, но тот погиб в Афганистане, а после оставалось только поддерживать отношения с его родителями – и поддерживать их самих, чтобы от горя они совсем не отчаялись.

– Мать твоя вкусно готовит, – раздалось в этот момент с заднего сиденья.

– Вот будет тебе получше, сходим к ней в гости, – пообещал тотчас Виталий. – помнишь, как в юности уплетали её гречневую кашу.

Конечно же оба помнили и от воспоминаний на миг замолчали… Как много осталось позади всего того, о чём мечтали и чем дорожили – никак невозможно было всё это пронести через всю свою жизнь.

– Как думаешь, пройдёт у меня этот Паркинсон? – спросил через какое-то время пассажир, нарушая тревожную тишину.

– Пройдёт, – соврал убедительно Виталий. – будешь потом гулять везде, как раньше, песцов может снова заведёшь.

– Зачем они? Одна морока… Деньги у меня есть, на всю жизнь хватит.

– Да просто так… Надо же в жизни чем-то заниматься.

– Женщину лучше завести, и детишек.

Виталий открыл окно и харкнул в улицу – на самом деле его затошнило от слов собеседника и этот плевок предназначался ему, потому как ни женщину, ни детей нельзя завести, они не домашние животные, к тому же задуматься об этом впервые в шестьдесят лет казалось большой глупостью.

– Кофе хочу, – сказал несчастный.

– Пока нельзя, вот выздоровеешь – тогда.

– Как это нудно – всё время лежать.

– Что поделать? Надо!

– И памперсы эти зачем? Я ведь могу сам добираться до туалета.

– А зачем тогда перед скорой выделывался?