Сергей Соколов - Мир пустых Горизонтов

– Взять, к примеру, строителей. Первые вахты длились до месяца, народ с энтузиазмом работал, активно отдыхал и довольный заработанными деньгами улетал, чтобы с пользой их потратить. Но постепенно длительность вахт по просьбе свежих бригад наёмных рабочих сокращалась, даже в ущерб заработку, а также, по настойчивым рекомендациям медперсонала. Участились случаи глубокой депрессии, повышенной нервозности, необоснованного агрессивного поведения. Следовательно, обострились конфликты: и личностные, и национальные, и религиозные. Произошло одно самоубийство, правда, только одно, но какое!

Раховски налил себе виски, жадно выпил:

– Расскажу подробнее, это заслуживает внимания.

Монтажник, сварщик методом графитовой ленты, упал с семидесяти метров. Думали, несчастный случай, но в кармане робы нашлась записка в нецензурных выражениях по отношению… к администрации стройки. Что от него могло остаться? Мешок костей. Ну, отнесли его в морг. Помянули по пятьдесят грамм. А через день… До сих пор не верится… А через день сварщик порозовел, через два сидел на каталке с номерком на пальце ноги. Доктора самого впору было в пластиковый пакет упаковывать. Их обоих списали, а я задумался. Сильно задумался.

Какова главная цель моего эксперимента? Главная цель моего эксперимента – это поднять здешнюю энергию наверх. Эта задача благородна и утилитарна. Стоит ли объяснять, какой рывок вперёд… Ладно, оставим рывки в покое.

Снова и снова, в который раз, мысль профессора спотыкалась на этом месте, ведь он повторял чужие слова, сошедшие с многочисленных лозунгов и плакатов, развешенных по всей стройке, а также, с агитационных митингов и собраний, где он сам до хрипоты требовал ускорения темпов реализации амбиционного проекта. Повторял и свято верил, что части правды будет достаточно и другим и себе.

Раховски сглотнул слюну:

– А если здесь правда лежит глубже, чем она видится? Где-то на границе живого и неживого, материального и духовного. А за масштабностью опыта не видно тонкого предназначения этого мира.

Вот-с… Сейчас вахты не больше недели, платят вдвое, но ничего не помогает. Пришлось второстепенные объекты заморозить как того сварщика. Здесь это просто.

Помолчали. Лукаш хотел ещё налить, но сдержался.

– Непонятное творится и с инетами.

– А с ними то что? Тоска по земным подружкам? – пошутил Джонни, плоско, но необходимо в тягостной атмосфере разговора.

– Мне не до зубоскальства, Джон. Инеты… уходят. Сначала просто исчезали неизвестно куда. Потом одного застукали, когда он был уже за периметром охраны. Спросили: «Зачем?», ответ поражает: «Мне надо домой». Каково? Пришлось сменить всю серию. И знаешь, заказали инетов предыдущего поколения, а не с новой продвинутой модификацией мозгов.

Хорошо: работяги, инеты… А что делать с научно-техническим персоналом? Они ещё не сбегают, но проблемы те же, симптомы схожи.

Кто будет аппаратуру монтировать? Я спрашиваю, кто её будет монтировать правильно. Когда однажды при тестировании довольно крупного узла обнаружилось, что он собран не по официальной схеме, а по… наитию, снизошедшее на инженера, я подумал, что это недоразумение. По-тихому отправил инженера в отпуск расслабиться в ближайший к Земле бордель. Но… Что же мне теперь через одного специалиста отправлять к девкам?

– А узел прошёл тест? – спросил Фаррет. Раховски удивлённо поднял брови: такого вопроса от балагура Джонни он не ждал.

– Как ни странно, да. Но кто его примет, кто возьмёт на себя ответственность? Я – нет. Но чаще видоизменённые узлы не работоспособны, и такого брака всё больше Теперь двойной, тройной контроль, чтобы всё тютелька в тютельку согласно рабочей документации.

– А вы не пробовали провести анализ общей схемы с учётом всех случаев неправильной сборки?

– Это же бред. Я не железный. Два дня здесь, три на базе-обсерватории «Сескуальта». Скорее бы этот эксперимент начался. И закончился.

Джон почувствовал в этих словах недосказанность.

Вообще-то Фаррет с самого начала сегодняшней встречи с Раховски ловил себя на мысли, что его партнёр за прошедший год сильно изменился. Если недосказанность в высказываниях честолюбивого, волевого, немного высокомерного человека раньше придавала мыслям талантливого учёного дополнительный вес, то нынешний профессор просто боялся взболтнуть лишнего. С былой самоуверенности, замешанной на внушительной доле снобизма, основательно сошёл лак, что, конечно, не плохо, если не скатиться к пассивной растерянности.

– Профес… – начал «человек средней ценовой категории». Лукаш махнул рукой. – Лукаш, дружище, вы что-то не договариваете.

– Я расскажу. Для этого я и пригласил вас, Джонни.

По договору, если я не ошибаюсь, с вами, как с владельцем портала, должен согласовываться каждый проход любого летательного аппарата в обе стороны. Ага, вот… параграф четвёртый.

Фаррет подтвердил:

– Да, должен, но… На практике мне объяснили, ссылаясь якобы на мою недоступность, что это неудобно, что это снижает темп подготовки, что есть пункт о неустойках… – Он явно копировал кого-то из администрации. – Я один раз протестовать задумал, взывал к параграфу четвёртому, так очень прозрачно намекнули о случаях смены владельцев частной собственностью: дарственная в благотворительный фонд Микки Мауса, душевное расстройство и опекунство, скоропостижная кончина… Я от греха…

– И правильно… Но ваш сегодняшний визит сюда, скажем, по пустяковой цифре для налоговой справки, вызовет меньше подозрений, чем наша встреча где-либо на Земле или, упаси бог, в вашем пансионате. Так что придерживайтесь этой версии.

Раховски понизил голос:

– Джон, я под большим прессом. Ставки сделаны огромные. Случись повторная… эээ… неудача, полетят головы как качаны капусты. Что вы делаете круглыми глаза? Не в курсе истории с Люберцем? Нет? Своих проблем хватает? Оставайтесь в счастливом неведении. А мне страшно. Эксперимент…

– Может пойти не так?

Профессор Раховски посмотрел на дверь в лабораторию, будто ожидая, что оттуда весело выскочат все ответы на его тревожные вопросы.

– В том то и дело, что я не знаю, как он может пойти. Раньше знал и был уверен в успехе. Теперь… Теперь, когда мне кое-что известно о жизни профессора Люберца до работы в моей бывшей конторе; когда вокруг подготовки к опыту, на который, будем честны, меня вдохновил и подвигнул Людвиг, происходят труднообъяснимые вещи, я часто вспоминаю… Сомова.

– Кого?! – у Фаррета отвисла челюсть. Вот так поворот!

– Сомова. Его предостережения. Думаю, он тогда при нашей запоминающейся встрече, сказал меньше, чем знал. И окажись Сомов прав, шансы выиграть у тайного соперника минимальны.