Галина Полынская - День слепого Валентина

– Он убит, понимаешь? – Марина разрыдалась. – Лежит в кровати с ножом в груди!

Воспользовавшись воцарившейся в трубке паузой, девушка торопливо, сбивчиво расписала ситуацию.

– Ты одна в квартире? – Даня всегда соображал быстрее Марины.

– Не знаю! – Девушка впала в самую настоящую панику, ведь она даже не подумала о том, что убийца все еще мог быть в доме.

– Ты прикасалась к чему-нибудь?

– Да я тут, наверное, ко всему прикасалась! Особенно к стакану… он там… в спальне, под кроватью…

– Возьми его и вымой, хотя нет, не трать время, забери его с собой. Постарайся также уничтожить все следы своего пребывания, только не наследи еще больше! И сматывайся оттуда скорее! Ты где вообще находишься?

– Не знаю! – прорыдала Марина. – Не помню ничего!

– Значит так, успокойся! Выйди из квартиры, именно выйди, а не выбеги, отойди как можно дальше от дома и спроси, где ближайшее метро. Потом бери такси… кстати, у тебя деньги есть?

– Понятия не имею, гляну в сумочке.

– Если нет, попросишь водителя подождать, я заплачу. У тебя мобильник с собой?

– Я не…

– Уже понял! Иди, найди сумку и посмотри, я подожду!

Положив трубку на полочку, Марина вышла из гостиной и задумалась. В спальне сумочки точно не было… Она отправилась в прихожую и на тумбочке для обуви обнаружила свою объемную кожаную сумку, на полу рядом валялись ее австрийские сапоги-шпильки, а на вешалке отдыхал искусственный полушубок. Рывком раскрыв сумку, Марина вытащила кошелек и заглянула внутрь. Денег оказалось достаточно. Достав мобильный телефон, Марина, с оледенением в груди, нажала кнопку, и с облегчением вздохнула – аппарат пискнул и дисплей осветился приятным зеленым светом.

Вернувшись в гостиную, Марина взяла телефонную трубку.

– Даня.

– Да, ну что?

– И деньги есть, и мобильник, все в порядке.

– Хорошо, забери стакан и выкатывайся оттуда немедленно! Когда узнаешь, какое метро поблизости, позвони мне, я туда подъеду. Все, действуй.

Марина даже не успела его поблагодарить, в трубке уже пищали гудки отбоя. Она вытерла слезы, глубоко вздохнула, чтобы хоть немного взять себя в руки, и тут заметила брошенный на диване шелковый мужской халат. Взяв его, она протерла телефон и вздрогнула от мысли, что придется идти в спальню и вытаскивать стакан из-под кровати. Тиская в руках синий шелк халата, она подошла к дверям спальни. В полумраке белели простыни, ближе к окну лежал он… Как завороженная смотрела Марина на мужчину и не могла сдвинуться с места. Казалось, сейчас он пошевелится, поднимет голову… Девушка глубоко вдохнула и задержала дыхание, будто в воздухе уже мог витать трупный запах… За окном завопила автомобильная сигнализация, и это побудило её к действию. Марина подпрыгнула и принялась машинально протирать халатом все подряд, стараясь не смотреть в сторону кровати, но взгляд, то и дело возвращался к лежавшему на спине, накрытому по пояс легким одеялом мужчине.

Опустившись на колени, Марина достала стакан и опрометью бросилась в коридор. Засунув стакан в сумку, она немного помедлила и затолкала туда же халат, затем вытащила его и засунула в платяной шкаф прихожей. Затем обулась, набросила на плечи полушубок и, прильнув к дверному глазку, долго смотрела на пустую лестничную клетку. Убедившись, что там никого нет, девушка открыла два довольно простых для такой квартиры замка и вышла на площадку.

Накладывая грим, Ирина не могла не отметить, что в последнее время стала выглядеть хуже: волосы потускнели, под глазами залегли темные круги, лицо расплылось, впрочем, как и вся фигура, что для актрисы было совсем уж недопустимо. «Надо бы заняться собой, – вяло подумала Ирина, – сесть на диету, меньше курить…» Хотя она знала, что делать этого все равно не станет – не было ни сил, ни желания. После ухода мужа, пылко, фанатично обожаемого ею Павлика, к какой-то мочалке из второго актерского состава, причем ухода громкого, скандального, долго и с наслаждением обсуждавшегося всем театром, Ирина утратила любовь к жизни. Первое время подумывала даже покончить с собой, но не хватило смелости, и тогда Ирина погрузилась в состояние какой-то душевной комы. Внешне это была спокойная, невозмутимая женщина, полностью игнорирующая бесконечные шепотки за спиной, косые взгляды, кривые, сочувствующие улыбки. И всем было невдомек, что творится за этой спокойной маской. Уйти в другой театр Ирина не могла, актрис ее уровня повсюду было навалом, так что приходилось каждый день, как на казнь, идти на работу. Особенно мучительно было играть с Павликом в одном спектакле…

Заметив, что уже битый час смотрит в зеркало, опустив руки, а до начала спектакля остается пятнадцать минут, Ирина спешно закончила гримироваться, надела длинное платье эпохи Екатерины и собиралась закурить, но остановила сама себя – после сигареты садился голос, появлялась заметная отдышка. «Паша тоже сегодня играет со мной, и эта его… эта…» – подумала Ирина. Ее лицо скривилось, а рука сама взяла сигарету, сунула ее в густо накрашенные губы.

Пьеса «Алифея Салливан», эдакий гротеск написанный молодым модным автором, демонстрировалась на малой сцене. Смешение эпох, костюмов, речи, придавало пьесе оттенок бредового пафоса, да и смысл был весьма расплывчат: Алифея – ее играла Ирина – безответно и трагично влюблена в вероломного мистера Салливана (Павлика). Он же вполне хорошо чувствует себя в обществе Вероокки, которую играет та… эта… Алифея обманным путем выходит-таки замуж за Салливана, безнаказанно травит его и зачем-то удочеряет Вероокку. Видимо из каких-то высших побуждений глумления…

«Какой же бред эта дурацкая пьеса, – с тоскливым отчаянием думала Ирина, стоя за кулисами и слушая первые аккорды музыки, – и наверняка этот писака, этот псих-кокаинист получил за нее много денег!» Мысленно Ирина всегда называла автора пьесы «кокаинистом». Как же его фамилия?.. Ирина с тихой злостью пыталась вспомнить фамилию автора – Ляпишев… Левешев… Она так задумалась, что едва не пропустила свой выход.

Оказавшись на большом квадрате паркета, крытого обтянутой тканью фанерой, Ирина невидящим взглядом окинула такие близкие ряды темных, почти черных кресел с замершими зрителями и сказала первую фразу. Голос прозвучал хрипло и надтреснуто. Напротив, в луче света стоял Павлик… «Нас будто специально свели именно в этих ролях именно этой пьесы, – отстраненно подумала Ирина, – а может, так и есть… специально… Чтобы мы и в пьесе развлекали всех подряд своими чувствами… Моими чувствами…», – поправила она сама себя.

– Я не знал, что ты меня так любишь, Алифея!

В глазах Павлика был только стеклянный интерес к Алифее и ничего к Ирине.