Андрей Русев - В поисках компромата. Исторический детектив

– Вот, – вскоре вернувшийся Протасов положил папку на стол и присел рядом с Николаем. – Удивительно, но после нашей встречи все как-то одно к одному сложилось. Начал разбирать свои записи, а тут в редакцию статью принесли. Оказывается, в Бахрушинском 5 5 театральный музей им. А. А. Бахрушина готовится посвященная Фриде фотовыставка.

Протасов на минуту замолчал.

– Я тогда в литархиве работал, и к нам пришел Сергей Федорович Калмыков. Как-то мы с ним взаимной симпатией прониклись. Он сказал, что закончил монография о мексиканских художниках, но неожиданно напал на след одной неизвестной картины Фриды Кало. Он попросил рассказать об этом в виде версии без ссылки на него и на архив. Ну, я подписался НН – Некто Неизвестный. Проработал он у нас с месяц. И тут такая нелепица – несчастный случай. Не стало человека. Потом вышла его монография. Без всяких дополнений, конечно, и я, эту тему для себя закрыл. А тут… Короче, созвонился я с его вдовой. Она разрешила мне просмотреть его последние бумаги. В общем, все здесь.

Протасов встал и собрался было выйти, но тут дверь открылась, и в комнату заглянул молодой человек, немногим старше Николая.

– Саныч, тут заказчик пришел, – заявил он с порога. – Не нравится ему как ты их статью порезал.

– Если она заказная, нечего ее мне было давать. На подпись главному и в корректуру.

– Тут такое дело, – замялся вошедший. – Они только объявление о выставке оплачивают. Ты сам с ним поговори.

Он на минуту исчез, пропуская вперед импозантного мужчину.

– Знакомьтесь – Михаил Александрович, – сказал молодой человек, указывая рукой на Протасова. – А это…

– Спасибо, я сам. Алексей Николаевич, – сказал мужчина, протягивая руку Протасову. – Я не отниму у вас много времени.

– Присаживайтесь. Чем могу?

– Я понимаю, что ваше издание интересует не сама Фрида, а то как она связана с Россией. И должен заметить, что мне очень понравилось как вы мастерски это подали.

– Но?

– Да, есть один нюанс. Мы бы хотели, чтобы о личной жизни Фриды было сказано более подробно.

– Помню, в девяностые кто-то вывел формулу успешного издания: чужие деньги, чужая постель и свой огород, – заметил Протасов.

– Так ведь с тех пор ничего не изменилось, разве что огород потерял свою актуальность. А пикантные детали по-прежнему в цене. То, на что раньше было табу, сегодня вполне открыто. Вы же понимаете, tempora mutantur et nos mutamur in illis 6 6 Времена меняются, и мы меняемся вместе с ними .

– О да! Etiam stupiditatem, narrabitur in Latin, maximo argumento fit 7 7 Даже глупость, сказанная на латыни, становится веским аргументом. .

– Что?

– Я думал, что мы с вами на одном языке говорим. Впрочем, не важно. Всегда считал, что это мы меняем мир, а не наоборот. Так что вы хотите?

– Чтобы осталась упоминание об интимной стороне ее жизни.

– То есть о ее бисексуальности, если я правильно вас понял.

– Именно.

– А это как-то связано с ее творчеством или романом с Троцким?

– Но ведь это правда.

– Правда и то, что человеческий организм выводит продукты своей жизнедеятельности. Но описывать этот процесс как-то мерзко, если это не сугубо медицинский текст.

– Но вы же не будете отрицать гей-парады, которые, пусть пока не у нас, но проходят по всему миру?

– Замечу, что парад – это торжественное шествие. А там – просто демонстрация своей сексуальной ориентации, причем в форме карнавала. Что же касаемо геев – это как бы good as you 8 8 хороший, как ты , да? Так вот мне это напоминает раннесоветские имена, типа Даздраперма, то есть Даздравствует Первое мая. А главное – вы не поверите! – Педераст от «передовое дело радует Сталина».

– Вы гомофоб? – с улыбкой спросил Алексей Николаевич.

– Я филолог, сиречь любящий слово. По сему весьма серьезно отношусь ко всяким терминам. Поясню. Фобия – это немотивированный и неконтролируемый страх, а гомо – себе подобный. Иными словами, гомосексуалист испытывает половое влечение к себе подобным. Гомофоб, соответственно, страх к себе подобными, а это абсолютный бред. Я же испытываю отвращение ко всяким извращенцам. Поэтому могу предложить новый термин – мизосадомит, по типу мизантропа.

– Как-то это не толерантно.

– Толерантность – это болезнь. Точнее неспособность организма ей сопротивляться. А поскольку я сопротивляюсь, я, естественно, не толерантен. И не политкорректен. Для меня, например, негры остаются неграми, будь они хоть в Африке, хоть в Америке.

– Ну, это уж прямо расизм, – вновь улыбнулся посетитель.

– Отнюдь! Это всего лишь отсыл к расовой принадлежности. Даже если я буду утверждать, – а это абсолютная правда – что мне нравятся женщины европейского типа, точнее даже славянского, это не может рассматриваться как расизм, а всего лишь как бессознательное фенотипическое предпочтение. И то, что где-то неграм не нравится, что их так называют, никак не отменяет существования негроидной расы. Кстати, знаете как по-исландки будет немец? Сиска! И никто в Германии, которую во многих славянских странах величают на разный лад Неметчиной, от этого не падает в обморок.

– У вас весьма любопытные взгляды, но…

– …вернемся к нашим баранам, – вставил Протасов.

– Именно. Думаю, ваш главный не очень обрадуется, если мы с вами не сможем прийти к консенсусу. Поэтому предлагаю компромисс: вы напишите отрицательный отзыв. От себя или от редакции. Скандал – это тоже хорошая реклама. А мы, в свою очередь, лично вас отблагодарим.

Протасов задумался.

– Я бы предложил другой вариант, – наконец ответил он. – Оставим все как есть, а в следующем номере, как раз к открытию вашей выставки, мы опубликуем почти детективную историю об одной неизвестной картине Кало. И, поверьте, это вызовет к вашему мероприятию больший интерес, чем скандал.

– Хорошо. Вы меня убедили, – быстро согласился гость и, попрощавшись, вышел.

С минуту Протасов сидел неподвижно, а потом неожиданно хлопнул ладонями по столу.

– Так, мне явно нужен глоток никотина. Вы курите?

– Пытаюсь бросить. Но не в этот раз.

Они вышли во дворик. Стояла нереальная тишина для центра Москвы.

– Вот раньше были шестидесятники, – сказал Протасов, закуривая, – романтики забрезжившей свободы, потом семидесяхнутые – отстраненные что ли, а теперь вот восьмидерасты, чье кредо – лесть, угрозы и подкуп. При полном отсутствии морали. И все в обертке показного лоска в сочетании с поверхностными знаниями. Зато считающими себя мастерами пиара, асами, можно сказать. Стало быть, и называть их нужно пиарасы.

В ответ на этот монолог Николай только ухмыльнулся.

Публикация в «Русском глашатае» может и не стала сенсацией, но интерес вызвала большой.