Синтия Хэррод-Иглз - Концерт для скрипки со смертью

Когда он наконец добрался домой, оказалось, что все усилия были тщетными – Айрин дома не было. Она ушла поиграть в бридж с Харперами и Эрни Нюманом, о чем, с трудом подумал Слайдер, ему следовало бы знать, ибо она говорила ему об этом на прошлой неделе, желая, чтобы он пошел с ней. Он сказал, что скорее это надо ей, а не ему, и она опасно режущим голосом осведомилась, почему это, и он ответил, что Ньюман – невыносимое, чванливое и напыщенное ничтожество, высокомерный прыщавый хрен, страдающий запором. Айрин сжала губы и заявила, что ему, Слайдеру, нет никакой нужды совать туда свой нос и чтобы он уяснил, что сейчас разговаривает не с кем-то из своих бывших одноклассников, и если бы он проводил меньше времени с этими дружками, а побольше с порядочными людьми, то был бы способен поддержать цивилизованный разговор хотя бы раз за все время.

Затем был скандал, закончившийся жалобами Айрин на то, что они больше никуда не ходят вместе, что было более или менее правдой, и не только из-за его работы, а потому, что каждому из них больше не хотелось делать что-то вместе. Ему нравилось есть вне дома, что она считала просто лишней тратой денег. А ей нравилось играть в бридж, о боже мой!

На самом деле он был уверен в том, что она не любит бридж, что она рассматривает игру только как билет на вход в то общество, к которому, по ее мнению, они должны были принадлежать. Комиссар и его жена играли в бридж. Конечно, он не сказал ей об этом, когда она пилила его, чтобы он научился играть. Он только сказал, что не любит карточных игр, на что она ответила, что он вообще ничего не любит, и ему было тяжело что-либо возразить на это в тот момент. Все его заботы и интересы, казалось, относились к работе, он засыпал уже через десять минут после того, как садился у телевизора. И уже несколько лет минуло с тех пор, как он мог не ложиться, пока не закончится фильм. Он становился скучным старым стертым медным фартингом.

Само собой, он таким не родился. Раньше у него было множество интересов: хорошая еда и доброе вино, старинные автомобили, садоводство, прогулки по сельской местности и посещение старинных усадеб и зданий – архитектура всегда привлекала его, и он привык делать наброски, довольно тщательные и хорошие, – но для всего этого в его жизни, казалось, больше не оставалось места. Не времени, а каким-то образом именно места, когда жена, дети, дом и работа с каждым годом все больше облепляли его подобно мокрому рису – липкому, влажному и тяжелому – и отделяли от него все остальное.

Никаких синяков сегодня вечером, значит. Но и никакого спокойствия – гостиная была оккупирована девочкой, присматривавшей за детьми в отсутствие Айрин и смотревшей по телевизору игровое шоу. Десятисекундный взгляд на экран давал представление о правилах игры – соревнующиеся должны были угадать, какое из высвеченных на доске христианских имен кому из них принадлежит, для того, чтобы выиграть микроволновую печь или хрустальный кувшин с бокалами. Аплодисменты, сопровождавшие правильные ответы, были бесстрастными, как овация при вручении Нобелевских премий.

Девочке-няньке было пятнадцать лет, и по каким-то причинам, которые Слайдеру так и не довелось никогда узнать, ее звали Чэнтел. Слайдер считал ее еще более неспособной действовать в каких-то экстремальных ситуациях, чем, скажем, аквариумную рыбку, и при этом основывался не только на том, что она ухитрялась сделать все возможное, чтобы придать себе наиболее дегенеративный и неряшливый вид. Одежда совершенно несочетаемых цветов висела на ней многочисленными слоями как на вешалке, обувь ее напоминала ортопедические ботинки, а волосы были выкрашены в мертвенно-черный цвет, но при этом корни выдавали природную блондинку: короче говоря, она была образчиком бессмысленного выворачивания наизнанку нормального порядка вещей, что при одном взгляде на нее вызывало у Слайдера ощущение, что он рассматривает негатив.

Вдобавок ко всему, ее веки были выкрашены в красный цвет, а ногти – в черный, она непрерывно жевала резинку, как верблюд, а обе серьги носила в одном ухе, хотя последнее обстоятельство Слайдер склонен был все же счесть данью моде, а не отсутствием разума. Практически же она была совершенно безвредна, если не обращать внимания на внешний вид, а родители ее были вполне добропорядочными и вежливыми людьми с приличным доходом.

Она оторвалась от телевизора и взглянула на него снизу вверх с выражением, которое больше подошло бы постаревшей овчарке, пытающейся понять хозяина.

– Ох, здравствуйте, мистер Слайдер, я вас не ждала, – промямлила она и неожиданно залилась горячей краской от лба до самой шеи. Она нервным движением запустила пальцы в свои взлохмаченные волосы. Девочка была безнадежно влюблена в Слайдера, хотя он ни в малейшей степени не подозревал об этом. Он заменил в ее сердце Денниса Уотермана немедленно после того, как она узнала из телепередачи, что ее любимый киногерой женился на Руте Ленска. – Мне выключить это?

– Нет, нет, все в порядке, я вовсе не хочу тебе мешать. Где дети?

– Мэтью у своего дружка Саймона, а Кэйт в своей комнате, читает. – Они уставились друг на друга, попав в ловушку взаимной вежливости.

– Можно, я приготовлю вам что-нибудь выпить? – неожиданно спросила Чэнтел. Это было прямо как сцена из «Династии», Слайдер даже нервно оглянулся в поисках телекамер.

– О, э-э, спасибо, не надо. Смотри свою программу. Не обращай на меня внимания. Мне еще надо сделать кучу дел.

Он отступил в холл и прикрыл за собой дверь. Ну да, конечно, приготовить ему выпивку! Он огляделся, размышляя, что сделать в первую очередь. Никакого комфорта, подумал он. На самом деле никаких дел у него сейчас не было. Он настолько не привык иметь свободное время в своем распоряжении, что ощущал себя неловко. Наконец он решил подняться к Кэйт, которая обычно еще спала по утрам, когда он уходил из дома, и которую он редко видел по вечерам, потому что она обычно ложилась спать раньше, чем он возвращался с работы. Дверь ее комнаты была закрыта, и сквозь нее он слышал приглушенные звуки явно той же радиопрограммы, которую он слушал по дороге домой: «Хэлло, Майк, это Шэрон из Тутинга, я тольк-хтела-скзать, я-слуш-ваш-прграм-всевремя, оиа-прост-отлич...»

Может, у них там, в каком-нибудь подвальном помещении станции под зданием Лудгейт-циркус, крутил склеенную в кольцо ленту магнитофон, управляемый компьютером?

Он остановился на тускло освещенной лестничной площадке, и вдруг мертвая девушка опять очутилась рядом с ним, выйдя из засады в его подсознании; ее похожие на детские стрижка и выпуклости щек, невинность ее наготы. Он сжал виски пальцами и длинно и тяжело вздохнул. Он чувствовал себя на грани какого-то кризиса; в какой-то момент он ощутил, что начинает терять контроль над собой.