Валентина Орлова - Хризантема на мокром асфальте. Детектив

– Ольга Васильевна…

– Да… – тихо, задумчиво…

Нужно что-то срочно предпринять, что-то сказать!

– Хотите, покатаемся, если не спешите?

А вдруг откажет? А, если – дома ждут? Слава богу, она тогда не отказалась. И они прокатались всю ночь, хотя могли бы спокойно пойти к ней. Она жила одна, театр арендовал ей комнату в семейном общежитии.

Просто в тот момент им нравилось быть в машине, понимали, что нельзя торопить события, что, слава богу, уже не девочки-мальчики. Город плыл за окном машины, дождь закончился, умытая дорога сверкала под светом фар. На рассвете они оказались где-то на окраине города возле маленькой рощи. Ольга сидела рядом, и Леня вдруг увидел, что она так устала, что почти спит. Ох, какой же он недотепа! Ведь у нее был спектакль, бессонная ночь, и, наверняка, ей скоро на репетицию!

– Ольга Васильевна, простите, я и не подумал о вас, я ужасный эгоист, простите!

– Нет, никогда, никогда не прощу,…

Она склонила голову на его плечо, волосы рассыпались, глаза, ее лицо, все оказалось так близко, губы раскрылись, и такой долгожданный поцелуй наконец-то соединил их. Перехватило дыхание, его рука проникла за ветровку, под блузку…. Боже мой, она вся оказалась в его сильных руках. Застежки долго не слушались, о как много надевают на себя женщины, но наконец-то все преграды были преодолены, ничто не мешало им. Даже заднее сиденье не казалось неудобным, как будто только и ждало их.

Грудь ее была восхитительна, не больше второго размера, и твердая, как у девушки. Всю ее он любил тогда и открывал снова и снова. Он сразу понял, что эта женщина для него, и только для него. Никакие слова были не нужны, было только одно ее имя на устах, легкое, невесомое: Оля- Оленька.

Потом они долго сидели рядом, укрытые только его плащом. День уже вступал в свои права, вот протарахтел первый трамвай, заспешили по своим делам люди, город начал оживать.

Она сидела рядом, прижавшись к его плечу. Леня повернул голову быть, будить? Жалко. «Замерзнет же» – подумал он. Леня быстро оделся и отогнал машину на полянку вглубь кустов. Тихо, как только мог, он вышел из машины и открыл другую дверку. Оля лежала на заднем сиденье и очень крепко спала. Он никогда не был в такой ситуации: надо же как-то одеть женщину. Но как одеть спящую женщину, как? А если бы была зима?

Он стал натягивать колготки на ее чудесные ножки, любуясь ими, и боясь порвать тонкий эластик. Тихо, тихо, сначала на одну ножку, потом на другую. Хоть бы не проснулась. Как ангел спит. Богиня. Теперь джинсы, блузку, слава богу, что не через голову, вот бы намучался! Так, рукав на одну руку, теперь надо как-то через спину тихонько приподнять…

– Что ты делаешь? – открыла глаза, – ты что?

Резко поднялась.

– Я решил тебя одеть, ведь утро уже, замерзнешь.

– Ты – чудо, – она засмеялась, – глупый, я бы уже проснулась. А колготки и джинсы – это ты надел? А я даже не почувствовала. Как ты ловко, – она посмотрела подозрительно, – у тебя большой опыт, признавайся!

Они много смеялись, просто странно, откуда тогда брался этот смех, так им было хорошо друг с другом. Репетиции у Ольги в этот день не было, Леня тоже был свободен, и они поехали к ней.

Почему сегодня прошлое так ярко встает перед глазами? Не может дать ответ Леонид Викторович, так же как и не может объяснить неясную тревогу, подсасывающую сердце. Посмотрел на часы – боже, да уже третий час, пора ехать за Ольгой. Клиент куда-то пропал. Ну и бог с ним. Леня встал, убрал со стола бумаги, начал одеваться. Сунул руку в карман пальто. Откуда эта пуговица в кармане? И вспомнил, что сегодня утром он подобрал ее когда выходил из машины. Он чуть не поскользнулся на ней, чуть не упал на ледяной наст возле подъезда и машинально сунул ее в карман. Теперь и машина у него новая, а старенький жигуленок он продал за копейки приятелю. Он выкинул пуговицу в корзину для бумаг и вышел на улицу. Машина ждала его, уютная, родная. Ну, поехали.

В машине снова одолели воспоминания: встречи с Ольгой, свадьба через год в октябре, мамины слезы и его обещания, что все будет хорошо. и правда, все было хорошо и даже отлично: открыл контору, появился достаток, новая квартира, машина, деньги. Но почему так муторно на душе, что случилось вдруг? Как будто сегодня подводится итог. Итог чего? Жаль, что у них с Ольгой нет детей, так хочется, чтобы было продолжение счастья.

Леня крутанул руль и тронулся с места.

Первое, что бросалось в глаза, когда Ольга Васильевна Гореева вошла в вестибюль театра, было то, что гроб с телом Юры Петрова стоял неправильно: он стоял параллельно двери и ноги усопшего смотрели внутрь театра. Вдоль стен стояли стулья, на стульях сидел коллектив. Несколько человек столпилось у гроба, и никто не думал о том, как этот гроб стоит.

Ольга подошла. Боже, какой он спокойный! Прожив на свете пятьдесят с небольшим лет, Юра никогда в жизни не позволял себе такое выражение лица. Ольга видела его всяким: смешливым, гневливым, мрачным и опухшим после очередного срыва, но такую роскошь могла позволить себе только смерть.

Кто же это так плачет? Да это же Юлечка! Та самая Юля Сергеева, если Юра, не дай бог не появлялся на репетиции, вопила на весь театр:

– И когда же мы, наконец-то, уволим этого алкаша, этого бомжа?!

А теперь слезы в пять ручьев, весь нос мокрый.

Кто-то подставил ей сзади стул, Ольга присела.

«Как кортка жизнь, и как быстро все проходит.» – подумала она. Для Юры уже все прошло, а может – только еще начинается? Кто знает, что за этой чертой? Наверное, для него так лучше. Юра был чудным актером, но одиноким и несчастным человеком. У него не было дома, квартиру он продал, чтобы расплатиться с долгами, и последний год жил в театре. Ночевал в комнате для рабочих сцены. Странно умер и спокойно. Смотрел телевизор, и умер тихо, как уснул. Рядом стояла недопитая бутылка – вечный спутник одиноких философов. Слезинка навернулась незаметно, и Ольга достала платок из кармана пальто.«Нет, не надо плакать, пусть рыдают они, кто помог ему умереть.» Сознательно, конечно, никто не помогал умирать, но и жить тоже не очень помогали. Ольга тихонько встала и отошла к стенке, осмотрелась. Все пришли. Всех объединила смерть маленького, одинокого артиста, самого зависимого в театре работника. Честно служа всю жизнь святому искусству, тихо делая свое дело, и не заглядывая в рот начальству, прожил он свою маленькую жизнь. Тянул лямку сколько мог и как мог. И вот она оборвалась, не хватило сил.