Лина Градова - Я тебя никому никогда не отдам

Не ем я генетически модифицированной еды, девчонки, и вам не советую. Вот картошечка, огурчики с огорода – еда.

По-настоящему радовался он только озвученным книгам на дисках (зрение садилось, читать становилось все труднее) да всякому инструменту или приобретениям для сада и дома. Он на двенадцать лет был старше мамы, а вот пятыйгод уже без нее. Все сам. И энергии на десяток подростков хватит, а то и на полтора. Как он там, в своем Родино? Сколько раз предлагали переехать в город…

– Не могу, не уговаривайте. Здесь, в Родине, и помирать буду.

– Дед, неправильно говорить «в родине», надо говорить «на родине», – поправляла его пятилетняя дочка Аллы Дарька.

– Ну, на родине, – миролюбиво соглашался дед. – Здесь же свобода, воздух, красота!

– Ладно, живи на родине, – милостиво разрешала Дарья. – Только не помирай!

– Я, девчонки, если и соберусь, так только от тоски. С весны до осени хоть шевелиться надо, все дела. А зимой дичаю, с телевизором разговариваю. С Познером спорю. Не свихнуться бы…

Как ни старается Алла, а приезжать каждую неделю не получается. Иногда месяцами друг друга не видят. Что поделать, сейчас такая жизнь, работа все время отнимает…

– Доченька, а почему же у меня денех-то нет? –

спрашивал у вредной тетки дед.

– Откуда ж мне знать? Проходите, не задерживайте очередь. Он в соседнем доме живет. Уж не первый раз так. Без памяти он. Не в своем уме, – по-свойски сообщила тетка Алле, покрутив пальцем у виска. – Что у вас?

Дед растерянно хлопал ресницами. Седые кустастые брови обиженно поползли вверх, как у ребенка, готового расплакаться. У Аллы от жалости и пронзительного желания обнять этого старика, утешить, дать ему денег, где-то в животе сжался колючий клубок. Даже пошевелиться больно. Она судорожно рылась в кошельке и не слышала визгливого голоса кассирши. Евро, евро, это Беллке. Виза, Виза, Мастер… Неужели одни карточки? Вот, вот, лежат рубли!

– Дедушка, дедушка! – бросилась догонять старика Алла.

– Возьмите, – она вложила в его теплую и мягкую ладошку купюру. – Возьмите!

– Спасибо, доченька, может, не надо? Может, у меня дома и лежат где деньги-то. Я плохо помню все сейчас. Войну только хорошо. И Раю, жену. Говорят, она померла, но она иногда ко мне приходит.

– Вы с кем живете?

– Я-то? Один. Дочка у меня, врач она, на работе все время. Денех мало плотят. Дежурства все берет.

– Вас проводить?

– Не надо, милая, я сейчас в магазин зайду, килек куплю и хлеба. Картошки наварю – и пир. Спасибо, доченька! Дай тебе бог здоровья! – дед зашаркал к выходу.

Алла обернулась к кассе. За ней вроде бы никого и не было, а у окошечка уже расположилась как из-под земли появившаяся группа гастарбайтеров, молчаливых и грустных.

– Извините, я отошла…

Те сделали вид, что ничего не понимают и хором отвернулись изучать стенд с образцами заполнения бланков почтовых отправлений. Алла еще раз попыталась объяснить, что она стояла здесь, и на секунду только отвлеклась… Кассирша все-таки оказалась превредной. С невозмутимым видом она оформляла валютные переводы, не посчитав нужным вмешаться. Неужели опять в конец очереди? И опять так некстати позвонили с работы…

– Да черт с вами! – сказала громко Алла и таджикам, и кассирше с кривыми бровями, и подруге Марине, открыла телефон и быстрым шагом направилась за стариком.

Водитель удивленно проследил глазами за прошедшей мимо машины Аллой, опустил стекло.

– Алла Робертовна, а Орфоэпия где? В Африке?

Алла вернулась на несколько шагов и тихо сказала:

– Робертовна, сколько повторять, Иван! А орфоэпия – это правила произношения. Ты хоть и водитель, но в литературном учреждении, а говоришь, будто у тебя вечно конфета во рту. Я сейчас.

– Так у меня и есть конфета во рту, я ж курить бросаю. Леденцы специальные… – проворчал Иван, которому леденцы мало помогали побороть желание закурить.

Алла вошла в дверь «Копейки». На минуту задержалась у журнального киоска, разглядывая глянцевые обложки. А дед уже стоял у кассы, расплачиваясь за соленую кильку в пластиковом контейнере и половинку бородинского. Шустрая молоденькая кассирша с острой лисьей мордочкой и хитрыми глазами сдавала с тысячной купюры полтинниками и десятками. Сдала явно меньше.

Алла поспешила к кассе. Она накрыла своей рукой теплую, с узловатыми венами и крупными веснушками, руку деда и строго спросила:

– Контрольная закупка. Где чек?

Кассирша побледнела, протянув ей широкую белую ленточку.

– Сначала чек, потом сдача. Вас этому не учили, девушка? Посмотрим, что здесь у нас? Килька соленая – тридцать девять пятьдесят, полбородинского – восемь рублей, итого – сорок семь пятьдесят. Сдачи с тысячи должно быть девятьсот пятьдесят три рубля пятьдесят копеек. Проверим…

– А откуда вы знаете, что была тысяча? – спросила та.

– Я же говорю – контрольная закупка.

Алла считала купюры, медленно выкладывая их перед кассиршей.

– Четыреста пятьдесят три рубля. Так, Ирина Сергеевна? – прочитала бейдж Алла.

Кассиры по соседству притихли.

Девчонка нырнула куда-то вниз и появилась уже с пятисоткой в руках:

– Вот, денежка упала.

Алла выдернула у нее из руки хрустящую бу- мажку, отдала деду.

– Значит, говорите, упала? Хорошо… Посмотрите на этого человека. Все, – Алла повысила голос. – Еще хоть раз… Хоть одна из вас… Уволю к чертовой матери! С моими рекомендациями вас на рынок петрушкой торговать не возьмут…

Начало одиннадцатого – время для города достаточно раннее, в магазине было почти пусто, по соседству разглядывала пряники с начинкой «королева Елизавета» с Главпочтамта. Кассирши, казалось, поверили, что эта напористая дамочка их уволит, и провожали глазами странную пару: модно одетую женщину на высоченных хрустальных шпильках и обшарпанного небритого старика в старых домашних шлепанцах.

– Дочка, что ли? – предположила одна из кассирш.

– Да не похоже, неужели бы бросила папашу? Видно, живет не бедно. А он все время такой неухоженный, покупает хлеб и молоко.

– Никому мы, дорогая моя, как состаримся, не нужны, деточки разлетелись, – печально качая головой в аккуратной шляпке проговорила подошедшая к соседней кассе «Елизавета». – А на пенсию не особо сервелатов и карбонатов накупишься. Вот, кефир с лактулозой, хлеб и рыбки кусочек сегодня с пенсии могу себе позволить… Скажите, пожалуйста, прянички с клюквенной начинкой только в килограммовой упаковке?.. Если есть меньше, я бы взяла…

На улице Алла еще раз предложила:

– Может быть, я вас все-таки провожу?

– Эх, был бы я помоложе, сам бы тебя, доченька, проводил. Спасибо, милая. Беги, сама ведь спешишь.

– Спешу, дедушка. Вы аккуратней…