Алёна Бессонов - Рождённый ползать… История преступления длиною в жизнь

Егор Ильич потоптался на месте и ещё раз, обмерив гостей взглядом, спросил:

– Новую скважину запускать, когда будите? Чего тянете? Пора уже…

– Так, затем и приехали, – неожиданно для себя ответил Исайчев, и боковым зрением заметил, как, после его слов, Александр чуть кивнул.

– Ну… Ну, – приулыбнулся старик, но к двери двигаться всё же не торопился. По его лицу было видно: хочет что-то сказать, но не решается.

– Давай отец, не томи… – поторопил отца Русаков, – небось Ставриду хочешь с собой взять?

– Хочу, – завиноватился старик, – приболел он малость, подлечиться бы ему. Я за провиант свои деньги в кассу внесу, а раскладушку пусть ему в моём номере поставят.

Александр Егорович махнул рукой, сказал раздражённо:

– Не ко времени сейчас Ставрида там. Вот скважину откроем, и пусть едет. На промысле не всё готово. Я товарищей планировал туда дня на два отвезти… Нехорошо если мы всем кагалом заявимся.

– Так, мне всего на одну ночь, а дальше к внукам в Архангельск. У Ставриды только-только камень из почки вышел, ему дорога ложка к обеду…

– Допрыгался, старый дуралей, – покачал головой Русаков-младший, – говорил: с почками шутки плохи… Ладно вези. Директору позвоню – достойный уход организует.

Егор Ильич расцвёл лицом и шустро побежал к двери. Когда дверь за стариком закрылась, Исайчев отреагировал:

– Ставрида – странная фамилия… Ставрида!

– Отцовский дружан, – пояснил Александр Егорович. – Бо́льшую часть жизни проработал там же, где отец, только он был начальником отдела нефтеразведки. Они с батей одногодки. И что интересно, – Русаков не смог удержаться, хохотнул, – похожи друг на друга лицами, как близнецы однояйцовые… К таким годам, вероятно, все старики похожи друг на друга: у обоих волосы голову покинули ещё в молодости. Мы в наших холодах шапок не снимаем даже в помещении. Боимся лысины отморозить, а волос проветривание любит, посему и бежит. Мои стариканы ко всему ещё оба хромоножки, только батя на правую ногу припадает, а Ставрида на левую. Когда рядом идут – смехота… Отец здоровьем покрепче будет, а Ставрида ещё в детстве почки застудил и по сей день мается. Пантелеймон Львович из управления на пенсию раньше отца ушёл и со скандалом – морду одному нашему блатному набил. А теперь этот хмырь в управлении на отцовском месте сидит: кадрами заведует. Все путёвки в спец санаторий только через него. Посему отец напрямую через меня своего дружана устраивает.

– Чего ж ты на кадры хмыря посадил? Ты вроде на промысле цаль? – заметил Исайчев.

– Цаль, но не крупный. В Москве цали покрупнее водятся, – оправдался Русаков, – дали совет, от которого невозможно отказаться. Но Ставриду в городе до сих пор чтят. Геройский старик! Везде желанный гость…

Васенко, наконец, закончил изучение двора дома Русакова и уселся рядом с Исайчевым, разложил руки по спинке дивана, спросил:

– Из каких вод этот Ставрида вынырнул? Чей будет?

– В наших краях в людях много разных кровей намешано… – со значением сказал Русаков, – всяк сюда бежал, начиная от Ивана Васильевича Грозного и, кончая Иосифом Виссарионовичем. Отец его в шутку «Селёдкой» зовёт. У него жена до пенсии на кондитерской фабрике работала, давно ушла, а конфетами пахнуть продолжает. Пантелеймон Львович чай с конфетами не пьёт. Только с сахаром. К бате по вечерам почти каждый день в шахматы играть захаживает. Он здесь неподалёку живёт, как только усаживается, просит: «метни на стол селёдочки – душе надобно». Возьмёт в рот кусочек и сосёт целый вечер. Много нельзя – почки. Батя специально для Ставриды в холодильнике рыбку держит.

Русаков жестом указал на дверь под лестницей, ведущей на второй этаж, и не раздумывая, двинулся к ней, открыл, впуская в гостиную запах свежесваренных пельменей.

– Ох, ты! – воскликнул Васенко, вскочил и, ускоряя шаг, пошел в предложенном направлении, – жрать-то, как хочется!

В кухни-столовой, Роман обозрел накрытый стол, потёр ладонь о ладонь и, несмотря на укоризненный взгляд Исайчева, добавил:

– Красота —то какая! Пельмешки! А вот и селёдочка! Где старикан? К ней старикан положен…

В комнате пахло сыростью. Свесив ноги под стол, на койке в ватных стёганых штанах и телогрейке лежал и смотрел в потолок средних лет крепкий мужик. Его лицо, истерзанное ранними морщинами, иногда подёргивалось нервным тиком, а глаза, рассматривающие размалёванный по углам свежими водяными узорами потолок, были безучастны. Извилистая лапка мокрого пятна над окном набухала очередной каплей. Сейчас она сорвётся в заранее подставленную пепельницу… Сорвалась, шлёпнулась булькнув… Вторая… Десятая… Третий день в этом потаённом месте мужик ждал человека для него без имени, но с кличкой Чудь. Знакомству с ним он обязан несчастному случаю. Кузьма, а именно так звали мужика, когда-то был подающим надежды, с особой чуйкой геологом. Только вот однажды, найденный им в реке золотой самородок, увёл Кузьму Калашникова из спокойной, будничной, хотя и кочевой жизни в холодную и опасную жизнь дикого старателя. Объединившись с таким же, как он жаждущим богатства добытчиком, они вырыли землянку, внутри отделали её сухими с ободранной корой стволами осины, щели проткнули мхом, перекрытия из жердей и брёвен засыпали ветками деревьев и землёй, поверх положили дёрн, который через неделю прижился и сделал землянку невидимой. За лето сложили печь. Место добычи оказалось царским. Золота было много. Мыли его до ледяной корки. А когда земля замерзала, приступали к очистке уже намытого золота: плавили «рыжий песок» на огне, удаляли лёгкие примеси, а чистое жидкое золото разливали в формы по пять граммов. Так горбатились три сезона, пока не намыли «рыжья» на целую безбедную жизнь себе и своим детям, но азарт не отпускал. Золото надо было пристраивать и однажды Кузьма поехал пошукать рынок сбыта в Архангельск. Нашёл ювелирную мастерскую и сразу же пристроил первые три слитка, через неделю обещал привести ещё. Но не судьба! Видимо, выследили бедолагу злодеи. В эту ночь и порезали: напарника убили, а Кузьму истекающему кровью оставили умирать. Золото, всё дочиста выгребли. Но видимо, сжалилась судьба над Кузьмой, пожалела геолога: в этот же день нашёл его старик Чудь, помог выгрести с того света. Смутно помнит Кузьма Калашников, как выбирался. Помнит выхаживала его зрелая ядрёная женщина. Внешне некрасивая, суровая, она перерождалась, когда начинала говорить. Мягкий, бархатный голос звучал задушевно, под голос настраивались глаза, теплели, загорались былой молодостью. Нянчилась она с ним, как с малым ребёнком. Подмывала, обтирала, кормила с ложки. Был при ней ещё один рыхлый болезненный мужичонка непонятного возраста. Когда туман рассеялся, и Кузьма стал осознавать, что жив, он разглядел старика. Тот лежал у окошка, накрытый до подбородка тёплым одеялом, сшитым из разноцветных лоскутков в кипенно-белом пододеяльнике. Его совершенно лысая жёлтая голова покоилась высокой подушке. Брови, усы и борода были аккуратно расчёсаны, из усов и бороды высовывался белый заострившийся нос, да чёрными льдинками блестели широко открытые глаза. Тут же обретался и совсем молодой паренёк. Куда малец потом девался Кузьма не знает, жил как в тумане. А мужик помер. Когда помирал, прохрипел: «На совести моей тяжёлый грех и перед богом, и перед людьми, а ты, Кузя, беги! Я не смог, так хоть ты живи по-человечьи». Так и сказал «по-человечьи». Видно, человеком себя уже не считал… Кузя тогда не понял о чём ему говорил умирающий. Понял много позже. Как только окреп, Чудь перевёз его в землянку получше прежней и к прежнему делу приспособил. Только теперь Кузьма всё золото отдавал Чудю, а тот отстёгивал ему малый процент. Знал Чудь секрет, где золото в тех краях водится. Безошибочно указывал геологу в каком месте выходит жила. То ли чуйка у него была на драгоценный металл, то ли карта разведанных ранее мест. Каждый сезон привозил Чудь Кузьме новых старателей, обычно молчаливых и угрюмых. Догадывался бывший геолог: не просто так зацепил их Чудь, верно, за чёрную душу и чёрные дела. Через десяток лет образовалась рядом с Кузьмой целая артель. Старик Чудь главным среди них признал Калашникова, но последнее слово оставил за собой. Кузьме уже давно за сороковник перевалило, а он всё прислуживает…