Олег Шмелев - Скатерть на траве

– Хорошо, пусть Перфильев останется на вашей совести. Кто мог надрезать шланги?

– Например, Казалинский.

– Отвечайте точдо на вопросы. Почему «например»? Мог бы и еще кто-нибудь?

– Ну Казалидский.

– Это покушение на жизнь. Каковы мотивы? Почему он покушался?

– А это вы у него спросите.

– Вам мотивы неизвестны?

– Пока нет.

– Вы друзья?

– Можно считать и так.

– В каких отношениях были Перфильев и Казалинский?

– В деловых. Водку вместе не пили.

– С кем вы познакомились раньше – с Перфильевым или с Казалинским? – задал вопрос Журавлев.

– Приблизительно в одно время.

– А именно?

– Три года назад.

– Все-таки с кем раньше?

Коротков помолчал, словно бы взвешивая значение этого вопроса, и, кажется, не сочтя его серьезным, ответил:

– Ну, предположим, с Казалинским. Какая разница. – Синельников записал, посмотрел на Журавлева.

– У тебя все? – И обратился к Короткову: – Вам Перфильев дал прозвище «Отдел кадров». Кого он звал Клешней?

– Казалинского.

Все, что надо было установить срочно, они установили. Синельников слова посмотрел на Журавлева, подмигнул ему, положил листы протокола на папку, подошел к кровати.

– Прочтите и подпишите.

Коротков взял протянутую шариковую ручку.

– Я вам доверяю, товарищ Синельников. – Он подписал протокол, не читая.

– На сегодня хватит, – сказал Журавлев. – Поправляйтесь, мы еще поговорим.

Они вышли из больницы.

– Да, ножичек нужен позарез, – задумчиво сказал Журавлев, сам не замечая, что сострил, хотя и не совсем умело.

Это получилось смешно, но Синельников скрыл улыбку. Он относился к Журавлеву с уважением, и не по той только причине, что был лет на пятнадцать моложе. Журавлев был добрый человек и принадлежал к тому немногочисленному племени людей, над которыми легко подшутить и которые готовы поверить самой невероятной небылице.

Зато в чисто профессиональной области он был на редкость трезвомыслящ, прозорлив и даже хитроумен. Самый продувной мошенник не смог бы его провести.

Он умел добыть факты там, где, казалось, были одни химеры. Как это в нем сочеталось, никто понять не мог. Синельников, во всяком случае, был рад, что дело попало в руки Журавлева…

Они сели в автобус и до управления ехали молча, а когда сошли, Синельников предложил:

– Зайдем к Ковалеву?

Журавлев, кажется, угадал его мысль.

– Пожалуй. Возможно, у него все уже определилось с Казалинским.

Ковалева они застали с телефонной трубкой в руке.

– А я вам поочередно названиваю – нет и нет, – сказал он.

– Как на базе? – спросил Синельников.

– Там раскопали столько – всеми излишками кровельного железа не укроешь.

– Что это вдруг Казалинский так крупно прокололся?

– Сам не пойму. Последняя ревизия – я ж тебе, кажется, говорил проводилась три месяца назад. Тогда ничего не нашли.

Они помолчали немного, а потом Синельников сказал, поднимаясь со стула;

– Жалко выпадать из команды, но остальное не по моей части.

Дальнейшее действительно не входило в сферу его деятельности. Он и так уже несколько – правда, совсем немного – вышел за рамки своих обязанностей в деле об утонувшем Перфильеве, которое теперь разрослось и приобрело совсем иной характер и окраску.

– Не горюй. Мы тебя в курсе будем держать, – сказал не без иронии Ковалев.

– Спасибо. Ты Казалинскому какую меру пресечения просить будешь?

– Под стражу.

Синельников повернулся к Журавлеву.

– Короткову, надеюсь, тоже?

– Пока мало оснований.

– Они тут есть. А первым долгом очень тебе желаю ножичек отыскать.

– Постараемся.

– Какой еще ножичек? – заинтересовался Ковалев.

– Он тебе разъяснит, – сказал Синельников и не упустил случая съязвить в ответ: – А вообще-то ножички – это не для тебя. Ты копайся в бумажках, вешай железки, считай усушки.

Они пожелали друг другу удачи и разошлись.

Перед Журавлевым сидел Казалинский – плотного телосложения мужчина лет пятидесяти пяти, с загорелым лицом, с серыми усталыми, но недобро глядевшими глазами, с сединой на висках, в дешевом полушерстяном коричневом костюме. Пиджак был чуть тесноват ему в плечах, и, может быть, от этого он держался скованно, хотя по всем повадкам в нем чувствовался человек, привыкший не смущаться. При первой встрече он показался Журавлеву вполне интеллигентным, по крайней мере внешним видом и осанкой, но впечатление было ложным.

– Что вы мне подсовываете какую-то липу? – грубым, густым баритоном произнес Казалинский и швырнул на стол три листа, скрепленных маленькой металлической скобочкой.

Это было заключение экспертов научно-технического отдела о проведенном ими исследовании трех ножей и двух тормозных шлангов автомобиля марки «Жигули» с помощью лазерного микроанализатора.

– Вы напрасно называете это липой, – спокойно и слегка назидательно заговорил Журавлев. – Суд, любой суд, будет считать это совершенно неопровержимым доказательством. Мой долг предостеречь вас от заблуждений. Вот, прошу вникнуть…

У Журавлева на отдельном столике лежали под газетой три разномастных ножа: один – складной, второй – финский, с рукояткой в форме козьей ноги, третий самоделка, смастеренная из лезвия опасной бритвы, со сточенным обухом и наборной плексигласовой рукоятью. Журавлев откинул газету и продолжал таким тоном, словно читал лекцию:

– …Вот смотрите. Эти ножи были изъяты у вас в присутствии понятых. Финка – в гараже, складной и бритва – в принадлежащей вам машине. Ни на одном из них, разумеется, нет видимых следов вещества тормозных шлангов. Но аппарат, производивший анализ, – очень точный и чувствительный аппарат. Он не обнаружил вещества шлангов на финке и складном, а на сделанном из бритвы обнаружил. Почему?

– Мало чего он там обнаружит… Бред какой-то, – отмахнулся Казалинский.

Журавлев был терпелив.

– Хорошо, но все же постарайтесь усвоить – это заключение имеет для суда силу вещественного доказательства. – Он накрыл ножи газетой и продолжал: Скажу более. Следствие располагает еще одним заключением, а именно: надрез на шлангах сделан в тот самый день, когда принадлежащая Короткову машина находилась на автобазе номер два. Это установлено экспертизой совершенно точно. В тот же день вашу машину проверяли на автобазе – развал колес, не правда ли?

– Да, ну и что? Я туда не приезжал.

– Машину приводил какой-то молодой человек. Это он?

– Так, попросил одного.

– Кто он? Как фамилия?

– Зовут Сашкой, а фамилию не знаю. Я его всего пару раз видел.

– Где он живет?

– Не знаю. Кажется, нездешний.

– И так вот, без сомнений, доверили машину?