Олег Шмелев - Скатерть на траве

– Да.

– У вас что же, был открытый разговор-мол, сойдись с дочерью, чтобы войти в доверие к отцу?

– Не так примитивно. Просто затеялся мужской разговор…

– В первую же встречу?

– Нет, это было уже после тех десяти кубометров. Мы стали видеться.

– Ну и?..

– Казалинский сказал, есть в городе одна девчонка – пальчики оближешь. Жалко, он для нее староват. Да и не очень-то легко подступиться.

– Мало ли в городе красивых девушек… Он что же, адрес вам сообщил?

– У нее автомобиль. Он сказал, где она заправляется. И номер машины.

– А кто она, чья дочь, кем работает Перфильев – не объяснил?

– Он объяснил: хоть у нее и автомобиль, но девочка, кажется, нуждается в деньгах.

– Вы не сочиняете? – Для Журавлева все это звучало дико.

– Сочинить можно и похлеще. Я вам голую правду.

– Ну и что же дальше?

– Познакомились. У нее тогда недавно умерла мать. Ездила на юг на моей машине. Она неважно водила. Я ее заодно и подучил. Потом дал взаймы пятьсот.

– Она вернула?

– Нет, конечно. Мы собирались пожениться.

– Казалинский радовался вашему успеху?

– А как вы думаете?

Они еще ни разу не притронулись к тому главному предмету, ради которого велся этот долгий разговор, но у Журавлева сложилось отчетливое ошутщение, что Ко-ротков считает подразумеваемый, умалчиваемый предмет совершенно ясным для него, Журавлева. Идя сюда. Журавлев допускал, что Короткое примет ту же линию поведения, какую выстроил Казалинский: сваливать основную вину на мертвого Перфильева. Но из того уже. что было тут сказано, можно сделать заключение: Коротков решил вести себя иначе. Даже если у них с Казалинским существовал на сей счет предварительный сговор. Поэтому Журавлев перескочил через ненужные ему сейчас подробности и приступил к основному:

– С вашего позволения, давайте определим роли. Образовался, как говорится, триумвират – вы, Казалинский и Перфильев…

– Не тот порядок, – перебил Короткое. – Казалинский, Перфильев и я.

– А не желаете поставить себя в середину?

– Я только передатчик. Ну и приемник, если уж вам так хочется.

– Значит, главным был Казалинский?

– Да.

– А роль Перфильева в чем заключалась?

– Он выписывал столько материалов, сколько требовал Казалинский.

– Вы, должно быть, плохо знаете, как распределяются фондируемые материалы. Существует разнарядка.

– В этой кузне я не разбираюсь. Знаю, что определенным лицам выписывалось больше, чем надо. Их указывал Казалинский. От них я получал деньги, отдавал Казалинскому, а он выделял часть Перфильеву.

– А вам?

– Маленькую часть.

– А что значит – указывал?

– Казалинский через меня называл Перфильеву фамилии толкачей из тех, которые приезжали что-нибудь получать.

Тут была некая шаткость. Журавлев отвел взгляд в сторону, сказал как бы в пространство:

– Такой осторожный человек… – Он в точности повторил ту же фразу, которую произнес иолчаса назад, имея в виду Казалинского. – Непохоже на него. Сам себе искал клиентов… Их было довольно много. Это опасно. Вот с Сидоренковым он вел себя правильно… А здесь, простите…

– Намек понял. Были клиенты и от меня, – признал Коротков.

– Мы все это зафиксируем в протоколе. Я не предупреждал вас об ответственности за дачу ложных показаний, но, надеюсь, вы сознаете…

– Не беспокойтесь, сознаю.

Журавлев сел за стол и на разлинованных бланках записал по порядку вопросы и ответы. Он записал их в самой сжатой форме. Закончив, прочитал протокол и сказал:

– Вы подозреваете, что тормозные шланги мог повредить Казалинский?

– Больше некому.

– Сейчас вы в этом уверены, судя по вашему тону. Откуда появилась уверенность?

Не показав вида, Журавлев, однако, был действительно удивлен уверенным тоном Короткова. Если версия о предумышленном убийстве Перфильева верна, Короткову ни с какой стороны не выгодно обвинять Казалинского в покушении на его собственную жизнь, ибо ничто другое не может так подкрепить эту версию. Не иначе Коротков что-то замыслил. Журавлеву пока оставалось только гадать и внутренне поражаться холодной расчетливости этого совсем еще молодого человека. В самый раз было задать себе наивный вопрос: «И откуда такие типы берутся?» Но Журавлев во время работы подобных вопросов самому себе не задавал. Разве что после, по дороге домой.

– Я говорю, больше некому, – повторил Короткой.

– Нужна веская причина для таких чрезвычайных мер.

– Зачем ему свидетель, который все знает?

– Все-таки одним этим трудно объяснить поведение Казалинского.

– Чужая душа – потемки.

– Может быть, есть какие-то другие мотивы?

И тут Коротков дал осечку. Он спросил:

– У него?

Лживые люди, привыкшие врать даже без надобности и по ничтожным поводам, когда, например, у них интересуются: «Ты вчера в кино ходил?», обычно пере-спрашивают: «Кто – я?» Чтобы дать себе время придумать ответ. Тут было нечто похожее, но в вопросе Короткова содержался еще и подтекст, который можно было прочесть и так: «У меня?» Коротков и сам сообразил, что слегка поскользнулся, но это не сбило его с толку. Так как Журавлев счел нужным промолчать, он пояснил:

– Клешня – страшная личность. Никто не знает, на что он способен.

– Александр Антонович был другого толка человек, не правда ли?

– Небо и земля! – воскликнул Коротков. – Александр Антонович – взрослый ребенок.

Позиции сторон, что называется, окончательно определились. Журавлев подкинул Короткову возможность продемонстрировать свою любовь к покойному Перфильеву.

– Вы никогда не ссорились?

– С ним невозможно было ссориться. И потом я намного моложе. Я уважал его. Он, правда, не разрешил Лене выйти за меня замуж до окончания института. Но в общем-то это понять можно. Он был справедливый мужик.

Ну, разумеется. Все так и должно быть. Кому придет в голову после таких слов подозревать человека в убийстве потенциального тестя?

Последнюю часть разговора Журавлев не стал оформлять в виде допроса. К сожалению, бумага не способна передать оттенков тона и настроения. Он вынул из чемоданчика опись драгоценностей, дал ее Короткову я сказал:

– Во время аварии при вас был кисет с драгоценностями. Тут они перечислены. Это все принадлежит вам?

– Не все, – внимательно прочитав опись, ответил Коротков.

– Уточните, пожалуйста.

– Серьги и браслеты не мои.

– Чьи же?

– Елены Перфильевой.

Журавлев вспомнил о настоятельном совете Синельникова дознаться, зачем Коротков приезжал к дочери Перфильева в ночь после несчастья с ее отцом.

– Вы навещали ее ради этого?

– Да.

– Принадлежащие вам ценности хранились у нее?

– Да.

– А к чему же было брать ее собственные?