Сергей Валяев - Миллионер

— Какого? — решаю уточнить, чтобы не попасть впросак.

— Поэта, который сочинял о звездах. Если их зажигают, значит, это кому-то нужно. Так, кажется?

— Про звезды читал, — признаюсь. — А про трупы не читал.

— Почитаешь, — и указывает на протокол. — Подпиши-ка.

— Не буду.

— Почему?

— Я неграмотный.

— Крестик поставь.

— Руки трясутся. От этого кошмара, — указал на санитаров, укладывающих павшего бойца в черный мешок, неприятно шелестящий, как фольга, с помощью коей хозяйки оборачивают мороженых куриных курв для будущей жарки и последующей жратвы.

Не знаю, чем бы закончилась наша пикировка, да на подмостках современного театра абсурда явилась новая фигура в штатском. По тому, как она взошла на сцену и как надувала плохо бритые щеки, стало понятно начальник всех начальников. Фигура была влажновата от пота, грузновата от лишнего веса, лысовата без части волос, на мир смотрела пучеглазо, как огородное тырновское чучело, и смешно двигала огромными, точно пельмени «Богатырские», ушами. Больше всего меня умилили эти ушки: сквозь них просвечивалось солнце, розоватое, как дамское нижнее белье.

— Разрешите доложить, подполковник Рушалович, — обратился к этой фигуре капитал.

— Докладывайте-докладывайте уж, — надул щеки, как борец Попандопуло жоповую мышцу во время схватки за главный приз сезона 1905 года в цирке г. Одессы.

И пока происходило выездное производственное совещание, я позволил себе порассуждать на тему: государство и мы.

Почему государство привечает таких мудаков, как этот полковник? То, что он мудак, видно невооруженным глазом. Мудак, как и рыбак, виден издалека. Народ смотрит на подобных мудаков и диву дается: наверху одни мудаки. Мудак приходит во власть, и тотчас же ещё больше мудеет, волоча за собой сонм мудаков. И получается: мудак сидит на мудаке, мудаком погоняет, и все они делают мудацкий вид, что управляют нами, народом, а мы их, выдающихся мудаков, почему-то терпим. Почему? Не потому ли, что мудизм, как я уже говорил, есть наша национальная идея, объединяющая все слои населения. Если это так, очень жаль — пропала страна.

Мои переживания за любимую родину прервал барский басок полковника:

— Это ты Мукомольников, что ли?

Мне его тон не понравился, а потом: неужели трудно догадаться, что я это я, и поэтому сказал:

— Я не Мукомольников.

— А кто? — удивился господин Рушалович, глядя на оперативников с тупым выражением барана Fill`а, осознавшего, наконец, себя совершенно бритым.

— Иванов я.

— Кончай ваньку валять, — заступился за руководство капитан Горкин. Он — это он, товарищ Рушалович.

— Ф-р-р-рукт! — побагровел тот от праведного гнева. — Ты, блядь в желтом, у меня пошути! Пошути, блядь в желтом! Я из тебя, блядь в желтом, отбивную котлету сделаю! — Затопал ногами, брызжа слюной. — Де`воляй сделаю! Блядь в желтом!

Я обиделся за свои желтые ботинки — и вообще обиделся; у нас каждый законопослушный гражданин находится под защитой святой для всех Конституции РФ, и поэтому заметил:

— Сам ты, блядь, но в сером. А ещё мудак мудаков. Мудачее тебя, блядь в сером, нет никого на свете.

С моим оппонентом приключился клинический удар; наверное, мало кто ему говорил правду о его достоинствах и таких же недостатках. Покрывшись лиловыми пятнами разложения, подполковник пучил глаза, и, казалось, вот-вот взорвется, как фугасный противотанковый снаряд, начиненный гвоздями и кусками арматуры для удобства смерти тех, кто напорется на эту самодельную изуверскую ловушку. Капитан же Горкин был доволен моим точным определением его начальника, однако всячески скрывал довольные чувства за озабоченным выражением лица:

— Так, отправляйте это чудило по этапу, — приказал двум оперативникам.

Чудило поднялось со стула, а стоящего мудило прорвало, как плотину во время селевого потока в грозных горах.

Подполковник Рушалович орал, будто его посадили на удобный татаро-монгольский кол и проворачивали, как ветерок — флюгер. Из всех душераздирающих воплей я понял одно: меня ждет гниение в казематах и страшная смерть у параши.

Когда меня вывели из квартиры, я почувствовал, что события начинают принимать неприятный оборот. Если Вася играет в русскую рулетку, то мое чело не самая удобная площадка для кучной стрельбы.

И почему я не сбежал под защиту тырновского крыжовника и экспансивной Жанночки. Черта лысого кто меня бы там нашел! Переждал бы горячие денечки в холодном погребе, пока члены ОПГ друг друга не извели с белого света, и порядок! Вот беда: крепок задним умом, как цирковой конь крепок аршиным членом своим и задом.

Мое появление во дворе сопровождалось аплодисментами и театральными криками восхищения:

— Молодец, Слава! — кричала публика. — Бей бандюгов дальше! Житья от них нету! Мы за тебя, родной наш человек! Виват, Россия! Мы победим!

По поводу рукоплесканий, конечно, сладостный брёх, а вот то, что кричали восторженно, это чистая правда. Я почувствовал себя свободолюбивым фрондером и расправил плечи, чтобы крикнуть в ответ, мол, ещё взойдет и над нашей помойкой, товарищи, заря пленительного счастья, да меня затолкали в милицейский уазик, пропахший бензином, кирзой и пылью.

Через несколько минут за грязным и зарешеченным стеклом мелькнул родной дворик с местными достопримечательностями: общей парашей, беседкой и расколоченным столом для игры в настольный теннис. Знать бы, чья подача и какой счет? Впрочем, счет известен: 1: 6 в нашу пользу, не считая подозрительной смерти г-на Брувера.

Кто бы мне объяснил, что происходит? По чьей вине такая кровавая фиеста? Раньше ко всему происходящему относился легкомысленно и даже с малой долей юмора. Однако восемь трупов за сутки — это уже не смешно. Особенно, если их повесят на мою шею. А такой ретивый служака, как г-н Рушалович, сделает это с превеликой радостью и душевным удовольствием.

Проклятье! Что делать? Может, дать деру? А как дать деру — рядом и напротив три бойца с плакатными лицами отличников боевой и политической подготовки. Пристрелят, и ничего им не будет, даже наградят медальками «За мужество IV-ой степени» в геральдическом Георгиевском кремлевском зале.

Снова глянув в окошко, обратил внимание на странное обстоятельство: милицейская камера на колесах направлялась не в центр столицы, а совсем наоборот — за город. Что за епц-перевертоц такой? Петровку, 38 перевели на шоссе Энтузиастов, и забыли сообщить всему обществу потребителей? Как говорится в подобных случаях, бойтесь подделок.

— А куда мы так летим? — осторожно интересуюсь я… — Не в санаторий ли «Волжский утес»?

— Гы-гы, — радуются бойцы моему пророчеству и больше ничего не говорят, бараны в бронежилетах.