Сергей Валяев - Миллионер

Что делать? Как выбраться из страшненькой сказки в добрую, где тебя обожают, холят и лелеют, и кормят розовым зефиром?

Увы, наступили времена, когда тебя гвоздят со всех сторон и пытаются угостить свинцом или тротиловым приветом.

О тротиле не случайно вспомнил. Поливая кактусы, обратил внимание на спец. машину, подкатившую к нашему подъезду. Я насторожился: не «Мосдорстрой» ли прибыл по мою душу? Может, история приобретает новый оборот, неприятный для меня?

Подозрения усилились, когда из фургона выпрыгнули двое работяг в синих фирменных спецовках, знакомых моему подбитому глазу. Я отшатнулся в глубину комнаты, однако наблюдение из-за шторы, как это делал опытный «охотник», продолжил. Рабочие вытащили из фургона какие-то металлические короба и понесли их в наш подъезд.

Сволочи, как маскируются, решил я, хватаясь за ТТ. Не иначе хотят поднять на воздух дом, чтобы отомстить главному виновнику неудавшегося подрыва государственного чина?

Я ощутил сухость во рту и неприятную дрожь в нижних членах, в смысле ногах. Надо что-то делать, метался по квартире, ты же не хочешь вместе с соседями взлететь к е`матери! Ты-то, временщик, ладно, может быть, Всевышней уже притомился от твоей бесовской деятельности на грешной земле, но причем тут другие, невинные люди?

И я решил действовать. Не вызывать же капитана Горкина с его головорезами? Не разобравшись, вновь привычно отдубасят, чтобы не беспокоил по пустякам.

Сняв с предохранителя ТТ, на полусогнутых вышел на лестничную клетку. В ней плавали запахи жареной картошечки, квашеной капусты, алкогольных испарений, кошек, пыли, стареющей жизни. В грязные окна смурнел начинающий день со слабым солнцем. Как говорится, ни дня без трупа, вот лозунг мой и солнца!

Я знал, что на первом этаже находилась дверь, ведущая в подвал. Не встретив рабочих на лестнице, сообразил жопой: вскрыли, суки, замки и проникли в помещение, удобное для закладки коробов с тротилом и мешков с гексогеном.

Как и предполагал, дверь в подвал оказалась открытой. Из глубины прохладного помещения доносились глухие голоса. Совсем обнаглели, подлецы, решил я, и на цыпочках принялся спускаться вниз, держа у лица ТТ. Меня можно было снимать на пленку, как героя нашего времени. Жаль, что режиссеры и прочая киношно-мандовошная братия мережковала дряблые пуза свои на мусорных песках Анапы и думать не думала о проблемах сегодняшнего дня, козлы!

Двое в синих спецовках так были увлечены работой, что меня заметили лишь тогда, когда я рявкнул не своим голосом:

— Стоять, суки! Руки на голову! Стреляю без предупреждения! Я сказал!

Я произвел, не буду оригинальным, впечатление разорвавшейся бомбы. Работяги держали в руках некий прибор, похожий на адскую машинку. От моего вопля они его уронили на цементный пол. Аппарат жалобно брякнул стеклом и… я вдруг осознал, что ошибся! Ошибся, как картежник, взявший не тот прикуп, когда на кону — жизнь. Хорошо, что в моей руке дулился пугач, а то очередного нападения дурковая голова моя бы не выдержала.

— Ты, что, такой плохой человек, сделал? Буй с горы! Чудак! Парнокопытное животное! — даю перевод выговора пожилого специалиста, похожего чистой лысиной на народного депутата Ш. — Кто платить будет за аппарат? Пятьсот баксов, ё`мое!

— Стоять! — направил ТТ на чрезмерно возбужденного шандыбистого Ш. Пристрелю!

Молоденький работяга, похожий своей кучерявостью на народного депутата Н-цова, родившегося в эпоху кровавого беспредела, принялся одергивать старшего товарища:

— Дядя Костя! Дядя Костя! Я посмотрю! Я исправлю!

Что же выяснилось? Полный отстой! Полный! Оказывается, столичное Правительство дало указание службам вести поголовную борьбу с мышами и крысами, но на современном техническом уровне — аппаратами с низкими частотами под названием «Мелодия». «Мелодия», мать вашу так, против грызунов! Прелестно-прелестно!

И вот, ёкнувшись о цемент, это стеклянно-частотоея мандо приказало долго жить, Отмелодилось, так сказать.

Я повинился: мужики, я думал, бомбу закладываете, сами знаете, какие времена буевые, и пошарил в карманах для частичного пожертвования в пользу нищей московской мэрии во главе с неимущим нашим лысым Рамзесом в кепке.

— Какие крысы, мужики? — молвил я умную речь. — Ставьте так машинку, и будет нормально! Вот все, что есть, — и вручил пострадавшим две отечественные ассигнации на пять бутылок водки.

Дядя Костя Ш. и кудрявый Н-цов попались с пониманием, мол, что взять с бдительного сукиного сына, да ещё вооруженного до зубов, и на этом наш конфликт был исчерпан.

Черт знает что?! Разве можно так жить, все время, ожидая летального исхода. Каждый день — как последний!

Возвращаясь в гнездо родное, слышу трезвон домашнего телефона. Наконец-то! Совершив несколько кенгуровых прыжков, успеваю сорвать трубку.

— Это картинная галерея художника Дементьева-Пугач? — слышу манерный блядско-дамский голосок.

— Это мор-р-рг имени Лаванды, — гаркаю некультурно, — Обхуиновны!

Проклятье! Сколько можно издеваться?! Такое впечатление, что ОН в кремовых облаках резвится в свое благодушное удовольствие.

И снова телефонный звон: ну, Обхуиновна, погоди, хватаю трубку:

— Я же сказал, это мор-р-рг!..

— Мук`а! Ты что там, с утра пораньше жрешь? — слышу голос Антона Татищева. — Есть новости. Гони в магазинчик.

Я начинаю поспешные сборы — дан старт олимпийскому движению, и, возможно, последнему его этапу. И поэтому надо поспешать, чтобы другие не обошли на финишной прямой.

Вышел я из дома родного в «рабочем» состоянии: желтые ботинки, васильковые потертые джинсы, красная майка и белая хлопчатобумажная куртка свободного покроя. Плюс кепи с длинным козырьком и солнцезащитные очки. Симпатичнно-вызывающий видок, не так ли? ТТ тиснул под ремень, а мобильник — в карман куртенки. Г-н Стахов убедительно настаивал, чтобы я держал эту коробочку под рукой.

Пролетарский район жил своей привычной жизнью: с авиационным гулом по проспекту рогатились тучные троллейбусы с темнеющим людским нетто и брутто, на пятачке у продмага кишело неимущее шаркающие население, местные алкаши копошились близ пункта приема стеклотары. Ничего не изменилось. Меняются режимы, а народец как был жалок и убог…

Рабство — наше национальное богатство; с этим рождаемся, с этим умираем. Так было, так будет. Так будет? Не хочу пополнять ряды покорных и несчастливых. Пистолет — лучшее средство от такой жизни. Пулю в лоб — и никаких вялотекущих проблем, смердящих трупной жижей разложения.

Однако не будем о грустном. У меня есть миллион $, и я его вырву, даже если придется бить влёт тех, кто считает себя вправе распоряжаться моей замусоренной жизнью.