Сергей Валяев - Порнограф

Ударив по рукам, мы начали обсуждать детали наших будущих решительных действий. По шантажу высокопоставленной жопы современности, имеющей депутатскую неприкосновенность. Вот такая вот оригинальная идея приспела в голову моего друга Мойшы Могилевского, которому полностью захотелось оправдать свою многозначительную фамилию, затащив в могильную ямку коллектив товарищей в нашем лице, чтобы, верно, не так было скучно разлагаться в заднем проходе вечности.

— Вот только не надо красивых слов, граф, — отверг мои стенания лавочник. — Никакой романтики. Прежде всего работа. И работа.

— Ну-ну, — сказал я, — добрый труд брать за горло того, кто имеет депутатский иммунитет на личную жизнь. А если он нас пошлет?

— Не пошлет, уже проверено, — отрезал Мамиашвили.

— То есть, — не понял я.

Парочка вздохнула и призналась, что уже приступила к действиям. Еще вчера. Вместе с девочками. Какими-такими девочками, похолодел я, точно труп на столе мертвецкой. И получил ответ: Сашенька и Софочка уже ступили на преступный путь шантажа, и весьма успешно — имеется Ф.И.О. любителя клубнички и место его временного проживания, а также адрес супруги, работницы мэрии в городке Ёпске. Я взялся за голову: вовсе ум потеряли, други мои, там, где девочки, жди бесславного конца?

— Какого конца? — заржали мои товарищи.

— Дураки, у баб языки — помело!

— Какие языки? — хохотали, будто припадочные.

Я понял, что ситуация вышла из-под моего контроля, и ничего не остается делать, как или принять нескладные условия соглашения, или по утру зашаркать на овощную базу по переработке некондиционных продуктов питания для всех неимущих слоев.

— Ну хорошо, хотя ничего пока хорошего не вижу, — сдался я. — Какая будет тактика, понимаешь, и стратегия наших действий?

По словам моих друзей тактика простая: присылаем господину Жохину, такая вот фамилия слуги народа, компрометирующее его фото, мол, получите и ответьте на наш запрос о возможном сотрудничестве.

— А если нас отправят в известное местечко, откуда мы все вышли, как Ис. Христос из пещеры?

— Ты бы отправил? — спросил Сосо.

— Конечно, — не задумываясь, ответил я.

— Тебе терять нечего, лопух, — занервничал Могилевский, — кроме собственных цепей и кота, а ему есть что — привилегии, почет и уважение, поездки туда-сюда и прочие прелести жизни.

— Представим, жертва испугалась и согласилась на наши условия. Кстати, какие они?

— Надо подумать, — почесал затылок Миха. — Дело новое, щекотливое.

— Он согласился, допустим, — продолжал я. — А где негативы?

— Цок-цок, Ванечка, — и князь Мамиашвили вытащил из кармана пиджака кассету. — Ты плохо думаешь, да? Нам чужого не надо.

— Ишь, сукины дети, — покачал головой. — Приготовились, как пионеры на смотр. Только это мне напоминает Тимура и его блядскую команду.

— В каком это смысле?

— В самом прямом, друзья мои, — ответил я. — Дилетанты мы, любители. Какой сегодня слуга народный не бандит или не прячется под «крышей»? И какая депутатская сволочь не трахается? И какую не трахают? Падение нравов, господа! Разложение нации. И голая жопа Жохина общественность не будет волновать, равно как и его самого. Отмахнется, в лучшем случае. А в худшем — поднимет братву, и сделают из наш рагу.

— Вот таки не стращай, рифмоплет, — вмешался Могилевский. — Красиво все, да у меня тоже таких братишек.

— И у меня, — посчитал нужным заметить Сосо. — И даже воры в законе, да?

— А я про другое толкую, господа. Если уж мы решили заняться столь низким занятием, как шантаж, то и причина для него должна быть более значимая, чем зад, за который нам и гроша ломаного…

— Красиво излагаешь, генацвале, — заметил князь. — Но я не понимаю, что хочешь сказать?

— Он хочет сказать, что гола задница уже играет малую роль в истории нашего государства, — резюмировал господин Могилевский. — И я должен согласится: мелковат шантаж. На пять золотых. Каждому по монете, если считать девочек? И мазаться в говне?

Вопросы были справедливые, и требовали осмысления. Чтобы мыслительный процесс проистекал более инициативно и весело, князь Мамиашвили повторил фокус и через четверть часа мы уже поднимали стаканы с коньячной бурдой за то, чтобы все наши начинания случились успешными. А для этого надо выработать действенную стратегию наших действий, направленных по сбору компромата на любителей гимнастических упражнений в дорогих апартаментах, неизвестно кем оплачиваемых — не из народного ли кармана?

— Так выпьем же за народ, который терпит всех этих захребетников, провозгласил тост Сосо Мамиашвили. — Мы будем бороться… и бороться.

— С кем? — решил уточнить я. — С народом?

— С з-з-захребетниками, граф, — мрачно проговорил друг. — И кровопийцами.

— Князь, тебе больше не наливаем, — предупредил Могилевский. — Ваня красиво говорит, но если и ты туда же, меня стошнит. На бутерброды. — И начал мацать их. — Вот с сыром… икрой… ветчиной.

— Не переводи продукты, кацо.

— А ты не говори красиво, князь.

— Буду говорить, как говорю. У нас свобода слова и собраний.

— Бррг!

В столь драматическую минуту в дверь постучали: хрясь-хрясь. Настойчиво. Пришлось открывать, поскольку мы услышали родные и знакомые голоса наших коллег (женского рода), мол, мальчики, мы знаем, вы, засранцы, здесь, трескаете за обе щеки бутерброды с икрой, мы тоже хотим праздника, чтобы закружится в вихре соблазна после трудовых будней в Думе.

Услышав это, я едва не свалился на кота, стянувшего бутерброд с икрой. Из-под шнобеля уморенного чрезмерными дозами Михи Могилевского.

— И что вы там делали? — спросил Александру, поскольку Софочка, соскучившись, припала к устам князя, как путник к роднику.

— Ходили на разведку, — ответила. — А почему гуляем?

— По причине смены стратегической задачи, — признался.

— Что?

Пришлось взять на себя ответственную миссию изъяснить настоящее положение вещей, поскольку господин Могилевский завалился на бок и уснул праведным сном младенца, а Сосо и София, влюбленные, по признанию князя, как Дафнис и Хлоя, удалились в девичью горенку, чтобы послушать пастушью пастораль.

Александра же в целом одобрила мою концепцию, как народ планы обновленного правительства. Тогда я спросил: нужно ли ей влипать в сомнительную историю, которая неизвестно чем закончится? То ли победными звуками фанфар, то ли похоронным маршем?

— Победа будет за нами, — подняла рюмку. — Ты знаешь, Ванька, как противно жить по законам…

— По каким законам? — не понял. — По нашим?

— И по вашим и по нашим, — усмехнулась. — Не бери в голову, Ванька. И предложила. — Давай выпьем за любовь и наш трах-трах, — приблизила ко мне хмельное и красивое лицо, размытое, как на картинах французских импрессионистов в Лувре.