Сергей Валяев - Скорпион

— И будет мир во всем мире, — повторил Полуянов с видным сарказмом. А что теперь?

— А что теперь?

— Коллапс, — последовал откровенный ответ. — Разруха, — и мой спутник развил мысль о том, что ещё удивительно, как ученые не подорвали снежинское «Ядро» к чертовой матери. От такой оскорбительной и малопривлекательной жизни. — Спасаются огородами, — признался. — Академики, профессора и доценты на сборе огурцов и помидоров, а, прикинь?

— Полезно для здоровья, — пошутил, — на свежем воздухе, где нет плутония.

Моя неуместная шутка расстроила патриота местных пленительных угодий и он замолчал, насупившись за рулем и всматриваясь в приближающиеся огни академгородка, где жили долготерпеливые и мужественные физики и прочий научный люд, далекий от романтической лирики.

Снежинск был типичным городком эпохи НТР: площадь со странной ржавой конструкцией, обозначающей, по-видимому, памятник Атому пятидесятых годов, центральный проспект имени Курчатова, здание мэрии, блочные пятиэтажные жилые дома, аккуратные магазинчики, ещё функционирующие, парковая аллея имени Первых Первооткрывателей, убегающая вниз к речке Студеная, прозванная народцем — Студенец. И, конечно, гостиница с мутированными тараканами, влажным постельным бельем, разбитым унитазным бачком и рубиновыми буквами над входом «Снежинская», куда мы подъехали.

Я передернул плечами и поинтересовался нашими скорыми встречами с теми, кто хорошо был знаком с гражданином Нестеровым Виктором Германовичем.

— Так поздно уже, — удивился местный пинкертон. — У нас тут рано…

Я искренне поразился: какой может быть сон, когда все человечество одной ногой стоит в могиле. В могиле, не поверили мне. Именно в ней, отрезал я и выказал пожелание срочно увидеть младшего Нестерового. А чтобы у того расплелся язык, решил прикупить бутылку коньяка. И с этим желанием выпал в снежинскую неуютную ночь. Протрусив под мелкой сеткой дождя, забежал в магазинчик, где скучал габаритный продавец, место которого было отнюдь не здесь, а на лесосплаве. Выбор товара был небогат, но он был — по утверждению человека за прилавком я был первым, кто купил бутылку «Наполеона» с якобы французским пойлом:

— Новенький, что ли, командир? У нас тут больше спиртягой балуют.

Вот так проваливаются с треском все шпионы в нашем скудном домострое, усмехнулся я и выпал на улицу. Сделав несколько торопливых шагов, увидел у «Волги» девичью фигуру. Она мне почему-то показалась знакомой. Где-то я её уже видел? Где? И с легким недоумением приблизился к машине. Когда девушка оглянулась… У неё были прекрасные глубоководные глаза и они были мне знакомы.

— Здрастье, — глуповато ухмыльнулся. — Кажется, мы знакомы?

— Не думаю, простите, — ответила глуховатым голосом и, махнув рукой Полуянову: — Пока, Петечка, — пропала в дождливом вечернем мареве.

Несмотря на то, что была велика вероятность близкого провала всего мира в тартарары, я проявил живейший интерес к прекрасной снежинской незнакомке. А почему бы и нет — все мы живые люди и даже на краю пропасти мечтаем о неземной любви.

— Ее зовут Мстислава, — сказал Полуянов. — Она внучка академика Биславского.

Я вспомнил, что господин Биславский вместе с академиком Сахаровым находился при первых родах водородной бомбы, то есть имя его известно не только узким специалистам, но и широкой общественности. Крепкий старик, заметил Полуянов и признался, что фактически на нем держится весь городок. Да-да, на это сказал я, встретиться бы со стариком? Признаться, меня интересовал не только птеродактель от науки. Очень привлекла девушка по имени Мстислава, которую, кажется, уже встречал в своем странном апокалипсическом сне-видение.

Между тем дождь усиливался. Академика и прекрасную её внучку мы решили навестить с утра пораньше, а пока ехали к дому, где проживал Нестеровой Вадим Германович, получивший от родного старшего брата пугающее своим безумием письмо.

Хотя в такую слякотную погоду хорошо сидеть у камина, пялиться на живой кумач пламени, вкушать клопиный коньячок и мечтать о летних денечках, наполненных запахами разнотравья и выцветевшего неба.

Поездка по прямым трафаретным улочкам не была долгой — у одной из спящих пятиэтажек мы остановились. Мой спутник все сомневался, стоит ли нарушать сон законопослушных сограждан? У меня же не было никаких сомнений: выбравшись из авто, так хряпнул его прессованной дверцей, что весь Снежинск встряхнулся от мертвого забытья. Во всяком случае, в некоторых окнах вспыхнули огни цвета незрелых плодов и овощей. Как говорится, добрый вечер, дорогие друзья, протирайте глаза и отвечайте на поставленные вопросы!

Нельзя сказать, что Нестеровой-младший встретил нас с распростертыми объятиями. Вадим Германович был пригож, кучеряв и щекаст, что называется, кровь с молоком. Такие пользуются успехом у манерных стервочек и кисейных барышень с вакуумными губками, занимающихся рукоделием на дому. Теперь мне понятна причина слабости мадам Фридман Ирины Горациевны, не устоявшей перед чарами сибирского выдвиженца.

— Вот, — сказал Полуянов, протискиваясь в коридор. — Товарищ из Москвы, интересуется, так сказать.

— Дык я все сказал, — помрачнел Вадик, обрадовавшийся было бутылочной кегли в моей руке. — Все сказал как на духу.

Пришлось настаивать на том, что он заблуждается. И я это могу доказать, предварительно сев за праздничный стол. Обреченно вздохнув, Вадим Германович метнул из-под кухонного подпола банки маринованных огурчиков и грибочков. Потом на сковороде зачваркала дюжина яиц с ломтиками замороженной медвежатины…

Что может быть приятнее суровой мужской компании, когда за окном слякотит непогода?

— Ну вздрогнем, друзья, — предложил я.

Тост был принят с благосклонностью и нечаянный праздник в медвежьем углу с жареной медвежатинкой стартовал. О чем могут говорить три мужлана за бутылкой фальсифицированного коньяка, а затем за бутылем настоящего сибирского первача, настоянного на кедровых шишках? Сначала, конечно, о политике, после о жизни и её хитросплетениях, и потом — о бабах.

К полуночи я уже знал всю подноготную семейства Нестеровых. Папа был учителем математики в средней школе и воспитывал двух своих сыновей строго, но справедливо: в духе советского образа жизни. Старший Витя был примерным пионером, таская из дворов старые кровати на нужды металлургической промышленности СССР и часто переводя старушек (вопреки их воли) через транспортные магистрали, потом Виктор вступил в ряды ленинского комсомола и был самым активным проводником передовых идей самой авангардной молодежи мира. Дальнейший жизненный путь Виктора Германовича был прост, как байкало-амурский рейсовый путь: учеба в МИФИ — научно-исследовательская работа в снежинском Центре. Работа, обдуваемая пронзительными ветрами «холодной войны» считалась престижной и перспективной.