Вячеслав Прах - Догма

– Где сейчас Адам?

– Думаю, что ты его найдешь возле школы. Я вырубил его рядом с котельной, но скорее всего он уже оклемался. Позволь мне остаться в тени, Марк, прошу тебя.

– Если тебя найдут, Домиан, я ничем тебе помочь не смогу.

После этих слов он поднялся с места с черным пакетом в руках. В нем не было видно содержимого – плотный надежный пакет. Со стола Марк забрал диктофон и вышел из кафе…

С работы в тот день он вернулся гораздо раньше, чем всегда. И на сей раз опять отложил свой повседневный ритуал, просто снял ботинки и очень близко подошел ко мне.

– У меня есть две новости. Одна хорошая, другая непонятно пока какая. С какой начать? – Его голос был холодным, но спокойным.

– С любой.

– Домиан, тот пистолет, который ты мне дал, зарегистрирован на имя Генри Фокса, деда Адама.

– Ну это понятно.

– Но не совсем понятно вот что. На нем отпечатки троих людей. Генри Фокса, Адама Фокса и… как ты думаешь, кого?

– Ну, наверное, кого-то из семейки этих Фоксов. Там у всех с головой проблемы.

– Не угадал. На нем отпечатки Райана Мота. Причем отпечатки Фоксов были исключительно на рукоятке, а Райана – на спусковом крючке. Это он стрелял, Домиан.

– Невозможно. Просто не может быть… – Я замер в ошеломлении. – Его подставили!

– Нет, он во всем признался. Он единственный, кто не пил виски из всех присутствующих, он не переписывался в мобильнике, как утверждал ранее, со своим приятелем. Мы изучили его телефон – ни одного сообщения в тот период, когда они были на природе, отправлено не было. Да в общем, он уже сам все рассказал. Написал, точнее.

– Но зачем? Зачем себя калечить, Марк? Это абсурд.

– Адам Фокс – действительно гнусный малый. Издевался над Райаном, его мать называл вонючей старухой, которую… – тут Марк слегка запнулся. – Цитирую: «Которую никто не трахает, потому что от нее воняет старьем». Райан многое мог вынести в свой адрес, но оскорбления матери стали последней каплей. Он хотел убить Адама за эти слова. В тот же день вилкой в столовой у всех на виду. Но потом у него созрел план, как посадить мерзавца в тюрьму на несколько лет, и спустя несколько дней Райан воплотил свой план в жизнь. Адам Фокс, побоявшись, что на стволе найдут его отпечатки, спрятал оружие в лесу, а позже забрал оттуда.

– Но зачем Райан сказал, что Адам носит пистолет с собой в школу и прячет там? В итоге ведь все бы обнаружилось.

– Нам он объяснил это неверием, что у тебя, Домиан, что-то получится. Думал, что Адама смогут посадить и без этого пистолета. Главное, чтобы эффект от созерцания разнесенной челюсти подействовал на полицию, прокурора, президента, в конце концов. Такая вот история.

– И что теперь с ними будет? Обоими.

– Кто его знает, Домиан. Они несовершеннолетние, если смогут между собой договориться, то, возможно, и не случится ничего критичного. Кстати, у нас в участке Адам Фокс попросил прощения у Райана за свои слова.

– И что Райан?

– Он аккуратно развязал бинты и плюнул ему в лицо.

В участке…

«Твоя мать – чертова алкоголичка, Адам, ей всегда было плевать на тебя».

– Я знаю, Райан. Может, потому я и ненавидел тебя все эти годы. Потому что у тебя была хорошая мама. Потому что тебе, брат, повезло больше, чем мне… У меня просто яйца железные. А если бы они были железными и у тебя, ты бы за свою маму разнес челюсть мне, а не себе. Кстати, офицер, пригласите ее сюда, хочу, чтобы она мне плюнула в лицо. Хочу попросить у нее прощения тоже.

Однажды, когда я играл на пианино, а Марк сидел и слушал, он вдруг сказал, что моя музыка сильно изменилась. Изменился стиль. Он связывал это с тем, что я взрослею и смотрю на мир уже совершенно другими глазами. Что ж, он не ошибся…

За последний месяц я написал три мелодии, но никому не говорил, как их назвал. Для всех они были безымянной музыкой Домиана. Но не для меня. Первая мелодия называлась «Глаза отца Гренуя» – полная боли, отчаяния и безысходности, подобно «Реквиему» Моцарта. Вторая – «Прощание с Линдой». Она уже воспринималась совершенно по-иному, словно ранние композиции Шопена: в ней таились и надежда, и горечь, и мимолетная грусть, и даже радость. Третью я назвал «Духи, которых был лишен…». О, вот эта композиция не была похожа ни на что вообще, только на саму себя. Мрачная, непонятная даже для меня, пронизанная любовью и местью, как творение одного корейского режиссера, Пака Чхана Ука, которое принесло ему всемирную славу. Если уж и сравнивать, то она была подобна «Олдбою», только в музыке.

Да, я играл теперь по-другому, в моей музыке становилось все меньше света и возвышенности и все больше того мира, который меня окружал. И тех людей.

– Ты взрослеешь, Домиан, – задумчиво произнес мой друг. – Ты звучишь совершенно иначе.

– Я знаю, – ответил я, продолжая играть «Глаза отца Гренуя».

Когда я наконец закончил, плюхнулся на свой диван у окна и спросил у Марка:

– Что там с Элизабет, она вышла на связь? Мне показалось, ты выглядишь бодрее.

– Серьезно? – улыбнулся Марк. – Да, она позвонила мне сегодня днем и сказала, что у нее все в порядке. Ей дали хорошую рекомендацию в том ресторанчике, где сестра работала раньше, и она устроилась в другое кафе недалеко от своей новой квартиры. Нужно будет как-нибудь выбраться к ней, выпить кофе. Что скажешь? Поедешь со мной?

– Конечно, куда я денусь, – улыбнулся я в ответ. – Когда думаешь брать отпуск? Она, кстати, снимает жилье или уже купила?

– Купила. Говорит, буквально на днях закончилось переоформление. Теперь Элизабет – собственница. Говорит, ей очень нравится эта квартира. Две комнаты, большая светлая кухня с окном, приличная ванная…

Он почему-то снова загрустил.

– Скучаешь по ней?

– Очень. Я всегда за ней присматривал, мог приехать в любое время и решить любую проблему. А там ей придется разруливать все одной. Там меня нет.

– Может, оно и к лучшему. Ей тоже пора взрослеть и решать свои проблемы самой, по крайней мере, пока у нее нет мужчины, который возьмет их на себя.

Марк усмехнулся и взглянул на меня фирменным взглядом «давай, поучи отца детей делать». Но потом вздохнул:

– Ты прав. Не думал просто, что этот момент наступит так скоро.

– Ничего себе скоро! Ей уже тридцатник, дружище. Ты до пятидесяти хотел о ней заботиться?

– До самой смерти, если потребуется. Тебе не понять, ты вырос один. А я с детства смотрю в ее сторону, чтобы она была тепло одета, чтобы не связывалась с дурными людьми, чтобы не попробовала наркотики и так далее.

– Знаешь, может быть, ей и не нужна была такая чрезмерная забота. Наверняка все мужчины держались от нее на расстоянии. Сам подумай – отец полицейский, брат курсант полицейской академии. Не каждый себе позволит близко подойти к такой девушке.