Лора Олеева - На выдохе сна

– Это, если человек поймет, догадается. А то вон побежали мы давеча с Митрием к пастухам. Так хлебца захотелось человеческого, что и словом не вымолвить. Прибежали мы, легли поодаль, так, чтобы пастухам видать было. А сами ничего не делаем – только лежим и смотрим. Думаем: вдруг догадаются, хлебца кинут. Да пастухи дурни, не поняли ничего, за батоги схватились. Ну и пришлось нам улепетывать.

– Да, тут везение нужно. Видел во сне кисель, да ложки не было, лег спать с ложкой, да киселя не видел.

– А Миколе тоже вот повезло. Набрел раз вот на такого шибко знающего человека. Он на опушке леса пахал плугом. И унюхал Микола, что у человека того в кустах торба с хлебом и салом припрятана. А он уж почитай три года по лесам в обличье волчьем мотался. И захотелось ему этой еды стащить. А человек тот знающий Миколу заприметил и зовет его: «Волколака, не бойся, поди ко мне». Микола и подошел. Тот ему и говорит: «Я могу тебя обратно в человека претворить. Если хочешь, то поезжай со мной домой». Микола в телегу того знающего человека забрался и спрятался под сено. Собаки в деревне, как почуяли волчий запах, то забрехали. А человек тот – ничего. Домой Миколу привез, покормил едой человеческой и говорит: «Волколака, схоронись поди под печь и переночуй там, не высовывайся». А наутро пошел человек этот в лес, вырезал два хлыста из какого-то особого дерева, прочитал слова какие-то над Миколой и хлыстом одним его ударил три раза. Шкура-то с него и соскочила. Только на пяточках чуть-чуть шерсти осталось. А человек этот знающий и спрашивает: «А как же ты, мил человек, волколаком-то стать сподобился?» А Микола и рассказывает: «Послала меня раз теща в амбар за мукой. Иду я по тропинке, а на ней снопик маленький лежит, такой небольшой снопик, аккуратно перевязанный. Ну, я через него и перескочил. А как перескочил, то тут же волколаком и сделался». А человек тот говорит: «Это тебя теща заколдовала волколаком. Так бы ты и бегал до смерти, если бы со мной не повстречался. Ладно, ничего, мы ей отомстим. Каково винцо, таково и заздравьецо. Возьми вот этот хлыст и иди домой. Как придешь домой, то теща тебя встречать бросится, ластиться будет, угощать. А ты ей ничего не говори и не бери ничего, а хлыстом бей два раза». И слова наговорные ему сказал. Микола так и сделал. Взял хлыст, одежу какую-то набросил на себя и домой пошел. А в избе одна теща была, блины пекла. Как увидела зятя, так сразу к нему бросилась, ласковая такая, блины стала уговаривать отведать. А тот ни слова не говоря, взял хлыст и тещу вытянул поперек спины разок-другой. Сделал так, и она вдруг кобылой стала. Взял ее Микола и в хлев отвел. А вскоре жена прибегает. Руками всплеснула: «Где же ты был три года? Я уж и не чаяла тебя живым увидеть» – «А я на стороне служил три года. За работу свою кобылу получил – вон в хлеву стоит».

– Да, свезло Миколе. А нам, видно, ждать, пока срок наш колдовства закончится, и сами мы в людей превратимся. Петушиным гребнем-то головы не расчешешь. Может, так до смерти нам и бегать по лесам-болотам.

– Твоя правда, брат, нет нам счастья. Пресвятая Богородица, отчего рыба не ловится? – Либо невод худ, либо нет ее тут.

Ну вот. Долго ли бегал молодец по лесу, неизвестно, может, год, может, два, а может, и поболе, только вконец он измучился. И бегать, может, ему волком до скончания века, да прихварывать стала ведьма. И у ней, видать, срок отмерянный к концу подошел.

Стала Федора помирать. Помирает-помирает, а умереть никак не может. Лежит, мучается, то по-собачьи залает, то по-сорочьи застрекочет, то бредить и стонать начнет. А то еще как засмеется, да так страшно, что дочь в слезах из избы вон выбегала.

Ну не идет из нее дух нечистый, и все тут. Уж родные и крыши часть разобрали, и хомут ей на голову клали, и к стене ее отвернули, а не помирает и все.

– Родимая моя, тяжко тебе? Как мне пособить, помочь? Нету силушки уже боле на твои страдания смотреть.

– Не надо, Маринушка, сердца рвать. Не твоя это вина, что мучаюсь я. Сила колдовская не даром дается. Тяжко платить за нее надо. Владел батька мой силой энтой волшебной. Три года мучился, помереть не мог. Иссохся весь, исстрадался. Не выдержал, в конце концов, и говорит: «Не могу больше, доча. Выручи меня, возьми силу от меня. Не отпускает иначе нечистая сила. Дай мне, милая, свой мизинчик». Согласилась я, батюшку пожалела и дала ему мизинный пальчик. Он его схватил, как стальным обручем, сжал и умер. А мне его сила передалась.

И стала меня тоже нечистая сила мучить. Иной раз за ночь по три рубашки меняла, вся мокрая была. Мучает меня нечисть и заставляет зло людям делать. Не выдержу я, побегу в чем мать родила в лес и прильну к дубу, али к другому какому дереву. Нашепчу на него, поколдую, глянь, на другой день оно и посохнет. А если людям или скотине нашептать, то померли бы они. Да не могу я зла людям напрасно робить.

Дальше – пуще. Вышла замуж я. За любимого пошла, с радостью. Хоть и не пускали его родители, потому что нехорошее про семью нашу поговаривали. Да не стал Никифор слушать их, против воли отцовской женился на мне и в дом ко мне пришел. Счастливо мы жили, любила я его, двух детей от него прижила: сыночка старшего, Ванечку, и тебя, ягодку красную.

Люди ко мне приходили, я им советы разные давала и шептала на болезни разные. Только нечистая сила платы за силу требовала. То бычка ей отдай, то коня, а потом сыночка стали просить. Год я от них отбивалась, пока мужа любимого заморить не пригрозили. Ох, страдала я, молилась, никак не решалась Ванечку своего в жертву принести. Да вынудила меня сила нечистая.

Слезами я кровавыми умывалась, когда дитятку своего родного утром в лес собирала-обряжала. «Пойди, – говорю, – милый, в лес, собери малинки матушке да батюшке». Перекрестила и в лес отправила. А сама замертво на лавку повалилась. Знала уж, не придет он назад. Так и случилось: не вернулся сынок мой. Нашли его на другой день в лесу задушенным. Забрала нечистая сила душу его ангельскую, а тело оставила.

Как тело Ванечки моего бедного из леса везли, так буря такая была, что аж деревья гнуло до долу, стволы толстенные ломало. А как поминки дома справляли, так есть никто не мог – сила нечистая ложки из рук вырывала. И не стала я уж стол ставить ни на девятый день, ни на сороковину.

Приду я, бывало, на могилку сыночка моего ненаглядного и плачу, катаюсь по земле. «Прости меня, грешницу, сыночек. Прости за то, что сгубила тебя сила нечистая за грехи матери твоей да за силу колдовскую, батюшкой покойным переданную». На Пасху люди добрые на могилки кладут яички, кулич или другую какую снедь. Я тоже положу, бывало, а на другой день вместо них лежат желуди да угли. Нечистая сила свое кладет.

Долго я по Ванечке тосковала, простить себя не могла. И отец твой тоже убивался. Виду-то не показывал, но видела я: гложет его, как змея, боль-тоска, не может он сыночка любимого забыть. Никогда в глаза мне ничего не говорил, а держал ли на меня обиду какую на сердце – не знаю. Хотелось мне перед ним повиниться-покаяться, да боялась. Проклянет он меня, думала, возненавидит. Только не стало его через несколько лет после этого. Заболел как-то зимой, застудился, да вскоре и в землю ушел. И не смогла я его, сокола ясного, спасти-выходить.