Сергей Валяев - Топ-модель

— «Полуночный ковбой», как интересно?

— Да, Машенька, мы тебя сразу плюхнем в столичную сточную жизнь, галдели Миненковы, — чтобы никаких иллюзий, никаких романтических представлений, никаких…

— Да, все она сама знает, — говорила Евгения. — И даже лучше вас, старых пастушек. Это у вас «полуночные» страдания, а у Марии — никаких романтических бредней.

— Почему же? — возразила. — Я верю в себя.

Впрочем, это я сказала сама себе — «пастушки» с шумом и гамом выбиралась в коридор. Было такое впечатление, что надушенные и приукрашенные обезьянки в кружевных цирковых юбочках с радостной торопкостью выбираются в опасные джунгли для интересных приключений.

Вечерняя Москва встретила нас прохладой, рекламными огнями и умиротворяющим гулом. Это был не дневной, напряженный гул, призывающий жителей города и его гостей к выносливым будням, где нельзя ни на секунду расслабиться и подумать или о вечности, или о себе, родном. Сгущающиеся сиреневые сумерки, как пончо, накрыли город, скрывая морщины старых переулков, рваные раны помойных подворотен, бомжевитость железнодорожных вокзалов и полдневную жарынь проспектов, забитых транспортом…

Теперь дороги были свободны — и мы мчались на битых, цвета раздавленной вишни, «жигулях» сестер Миненковых, что называется, с ветерком. Средства передвижения, окружающие нас, в большинстве своем напоминали боевые танки. Я посмеялась: такое впечатление, что в городе ведутся военные действия.

— Джипы — престижно, — отвечала Евгения. — А война вокруг нас, детка, но невидимая. И побеждает в ней или сильнейший, или подлейший.

Я посчитала, что слова двоюродной сестренки есть рисовка столичной штучки, и продолжала глазеть по сторонам с любопытством провинциалки.

Москва напоминала мне огромную многопудовую купчиху в бесчисленных и аляповатых одеждах. Кажется, есть такая картина «Чаепитие в Мытищах» — там за столом сидит пышнотелая матрона и хлебает чай с блюдца. А вокруг неё служки, блаженные да попрошайки. Интересно, какую роль судьба отведет мне? Во всяком случае, мне бы не хотелось стоять с протянутой рукой у хлебосольного стола в надежде на жалкую подачку.

Когда мы подъезжали к зданию, на фасаде которого скакала на кобыле ковбойская фигура, созданная умельцами из цветных электрических лампочек, нашу скромную малолитражку «подрезал» танковый джип «Гранд Чероки» цвета серебристо-истребительных крыльев.

— Козел, — на это сказала Галя, сидящая за рулем. — Был бы пулемет…

— У нас есть помидоры, — Алла зашуршала пакетом.

— Девочки, прекратите, — проговорила Женя. — Вечер долгий, мы фраера взорвем изнутри.

— А если он любит мальчиков? — спросила я.

— Будем надеяться на лучшее, — посмеялись все.

Выбираясь из машины, заметила у враждебного нам джипа атлетического молодого человека с короткой стрижкой и трапециевидной челюстью. Не герой ли он моего романа?

Не обращая внимания на окружающий мир, Атлет захлопнул дверцу своего внедорожника и уверенной походкой отправился к парадному подъезду ночного клуба. Там призывно горели рекламные огоньки, и лакействовал тучный человек в ливрее, но в шортах и с обнаженным пузом.

— Разврат ждет нас, девочки, — провозгласила Галя, и мы тоже направились к парадному подъезду.

Наш путь проходил мимо новенького джипа, имеющего наглость нас морально оскорбить. И я не удивилась, когда краем глаза заметила, как Аллочка плющит помидорину об его лобовое стекло. Месть пролетария — буржуа? Сочная, окровавленная ветошь помидора начала сползать по стеклу…

— Будет соблюдать, паразит, правила движения на дороге, — проговорила Аллочка. — Не люблю хамов.

Кто больше хам, промолчала я, тот, кто хамит несознательно или тот, кто это делает умышленно? Вопрос остался без ответа — швейцар скалился нам, будто родным:

— Добро пожаловать, милые дамы.

— Ты сам мил, чертушка, — пощекотала Галя ноготком халдейский живот. Джо выступает?

— А как же, красавица.

— Отлично, — заключила «красавица», похожая, напомню, на тропическую обезьянку. — Джо — моя любовь.

— Не-е, Джек лучше, — захихикала Аллочка. — У него трицепсы больше.

Я поняла, что суровая судьба решила меня испытать, столкнув с сексуальными маньячками. Да делать нечего — значит, так надо. Вот только кому? Мне? Ладно, решаю, не будем нервничать раньше времени — скорее всего, ветшающие тетки Миненковы есть жертвы столичной моды на подобные публичные представления. Никто их не любит, равно, как и они никого не любят, кроме самих себя, разумеется. Им можно только посочувствовать — быть в эпицентре столично-богемного блуда и оставаться старыми девами.

Перешагнув порог заведения, мы оказались… в мексиканских прериях. Во всяком случае, первое впечатление было именно таким. Яркие краски, где цвет оранж преобладал, на каждом столике стояли декоративный кактусы, маленькая сцена представляла собой загон для лошадей в далеком, пыльном и колоритном Техасе, а клетчатые рубахи и джинсово-кожаные штаны на грубых официантах, выступающих в роли грубых и простых парней, дополняли это впечатление. Не хватало лишь кобылы. Или коня. Впрочем, разгоряченные конские морды были намалеваны на заднике сцены.

— Как тебе здесь, Маша? — поинтересовалась моя двоюродная сестра, когда мы садились за столик. — Не хило?

— Конечно, не Париж, — отшутилась я, — но отдохнуть, думаю, можно.

— После третьей бутылки текилы будет нам и Париж, — заметила Галя.

— И даже Рио-де-Жанейро, — хихикнула Аллочка, потирая ручки в предвкушении праздника.

Еще раз осмотревшись, я определила основной, так сказать, контингент любительниц остренького. Это были деловые дамочки за тридцать. Прекрасный возраст, когда позади первая сумасшедшая любовь, когда потеряно лет пять-шесть на создание семейного гнездышка, пропахшего котлетами, детскими пеленками и скандалами со спивающимся муженьком, когда есть самостоятельный, ломкий и вредный ребенок-подросток, когда есть прибыльный бизнес, но нет счастья в личной жизни, утекающей с каждым днем, как песок сквозь пальцы. Главный враг таких дам — время. Глядя по утрам в зеркало, они замечают на лице серую сетку морщин, похожую на вуаль смерти. Не всякая обладает достаточным мужеством, чтобы не запаниковать. Многие, решив обмануть времечко, делают косметические операции, заводят молоденьких любовничков, обмазывая их кисло-сладкой спермой свои пряные личики, отдыхают на заснеженных курортах Швейцарии, посещают ночные клубы со специфическими программами, уходят с головой в работу и так далее. Увы, единственное, что нельзя объехать на хромой кобыле, так это каньон под названием «Время».

Тем временем атмосфера в клубе менялась в сторону техасского смерча. Публика желала обещанного рекламой зрелища. На столиках звенели графские бутылки с шампанским и крестьянской текилой. Мелкие дамские угодники, похожие на мультяшных вошек, суетились, пытаясь соответствовать волнительному моменту. Наконец из динамиков заштормило музыкальными волнами. Софиты на сцене радужно вспыхнули, образуя световое пятно.