Диана Вежина - Без очереди в рай

Впрочем, не суть, что он заметил, поелику Калугин всё равно высказался изощреннее (чтобы не сказать, что извращеннее), а в качестве постскриптума душераздирающе зевнул:

– Ну чего – взяли-разбежались: мальчики налево, девочки направо, на фаянс и в люлю?

– Расползлись, за Алису я на телефон не сяду.

Раззевавшись так, что виден стал желудок, Калугин отправился в водительскую, оно же – кучерскую. Яна оставила на диспетчерском столе сигналку с указанием времени визита и пометкой «двери не открыли». Было у нее поползновение положить трубку на рычаг: «занято» – одно, «не подходят» – совсем другое дело. Этакая маленькая месть: попадись какой-нибудь настырный пациент, предъяви претензию – ох потом Алисе бы досталось! Подленькая месть, Яна с какою-то брезгливостью, словно насекомое, смахнула эту мысль и ушла в комнату для отдыха. Там она наконец-то сковырнула туфли, с наслаждением вытянулась на своем топчанчике – и на этом очень длинный день по существу для Яны завершился.

Яна – это я, если кто не помнит.

Яна – это я, а дежурство – оно и в самом деле получилось каким-то очень длинным. Хотя, если беспристрастно разобраться, ничего из ряда вон особенного со мной не приключилось. Дежурство как дежурство, в общем-то обычное вполне. Бывало лучше, бывало хуже, паче чаяния ночью я даже исхитрилась выспаться.

Сдав смену, я заехала домой, быстро привела себя в порядок, переоделась и – о счастье-то какое! – переменила обувь. На предстоящий день – а он снова выдался на удивление погожим – у меня никаких определенных планов не было. Захотелось просто прогуляться, слегка развеяться, может быть, куда-нибудь зайти. Куда – сама не знала, на ходу решила в Эрмитаж. Со мной случается, всё-таки я чуть провинциальна. В который раз потянуло к импрессионистам: Ренуар, Коро, Моне, конечно же Роден, особняком – Матисс… Право, если б не Париж, им бы стоило родиться в Петербурге – городе не черт, а впечатлений, света, а не цвета, настроения, а не – слова не найду – ну да построения хотя бы…

Однако же настаивать не смею, как известно – каждому свое.

Каждому – свое, как для всех – не знаю, а для меня это был еще один обыкновенный день.

А вечером меня арестовали.

Жил-был некогда один весьма умный и честный человек, а когда его за это посадили, он не без основания заметил, что-де в наше время всякий порядочный человек должен пострадать в узилище. Насчет нашего времени не знаю, тем более дело было, в общем-то, давно и к тому же в Индии, а в роли пострадавшего выступал сам махатма Ганди, но вот лично я предпочла бы доказывать свою порядочность как-нибудь иначе. Но то всего лишь я, а от тюрьмы и от сумы, знаете ли… а если вы не знаете, то от тюрьмы и до сумы всё не слава богу. Хотите верьте, хотите проверяйте. Правильно, поверить иногда лучше, чем проверить.

Обставлено всё было очень буднично. Едва я возвратилась вечером домой, позвонил заведующий и попросил срочно подъехать на работу. (Поэтому-то я и не обзавожусь мобильником, потому что и без него достанут!) Извиняющимся голосом Рудас объяснил, что я вроде бы чего-то напортачила, списывая после смены препараты строгого учета (читай: наркотики). Ничего такого криминального, но поскольку, мол, у нас завтра ожидается какая-то очередная внеочередная ревизия-проверка, нужно срочно привести документацию в порядок, а поэтому не могла бы я…

Даже если бы я и не могла, всё равно б поехала. Убедительней предлога не придумаешь, извиняться Рудасу не было нужды. Отчетность по наркотикам в бюджетной медицине граничит с абсурдистикой: на каждую использованную ампулу непременно сыщется какой-нибудь дотошный проверяльщик. Что характерно – ладно бы один; и чем их только делают?

Ну сами посудите: в среднем «неотложный» коллектив из двадцати врачей, обслуживая район с населением в сто тысяч человек, за месяц расходует наркотиков меньше одного-единственного наркомана. К тому же начинающего, к тому же наркотики у медиков – морфин и омнопон, что сравнительно с тем же героином если не святая, то, в общем-то, невинная водичка. А наркомафию с садомазохистской упертостью разыскивают почему-то именно у нас, хотя тот же героин по городу центнерами ходит. А пока он ходит, у нас благополучно процветает презумпция виновности, поскольку каждый проверяющий априори знает, что вот ежели ты этим лекаришкам послабление дашь, то они все сразу же на иглу подсядут. При этом на одну, что тоже характерно. Хороша картинка? Правильно, каждый примеряет на себя.

А потом меня арестовали. Костеря на все лады дуремаров-проверяльщиков и прочих дармоедов от оргздрава, я за четверть часа домчалась до работы, надеясь в пять минут разрешить явное (в чем бы оно ни заключалось) недоразумение. Общая для нас и для «Гусятника» стоянка была забита автомобилями посетителей спорткомплекса, единственный свободный пятачок оставался между одним из наших «фордов» и невесть откуда взявшейся ментовской «упаковкой». На нем я и припарковалась, вышла из машины, затворила дверцу – и в этот исторический момент из милицейского уазика очень споро вынырнули двое. Словно бы товарищи дожидались именно меня… собственно, именно меня они и дожидались.

Внезапно я оказалась как бы запертой между двумя автомашинами, ментовской и моей.

– Спокойно, дамочка, – перегородив дорогу, хрипло заговорил один из милиционеров, а второй из-за моей спины продолжил:

– Гражданка Кейн? – Обернувшись, я неожиданно признала в нем давешнего потешного милиционерчика. – Дайана Германовна Кейн? – Я растерянно кивнула. – Пройдемте, – сухо заключил тот самый несуразный страж правопорядка, над которым я вчера так мило порезвилась.

Опаньки…

– А в чем дело? – ошарашенно спросила я.

– Пройдемте, – с нажимом повторил хрестоматийную реплику тот самый милиционерчик (как же его там?..), бывший, очевидно, здесь за старшего. – Вы должны ответить на несколько вопросов. Сюда, – отворил он зарешеченную дверь в крошечную арестантскую клетушку в задней части допотопного уазика. – Прошу вас не задерживать.

Ни фига себе киношка!

– Да в чем дело?! Меня же на работе ждут!

– Это вряд ли, – небрежно обронил его напарник. – Полезай, подруга, не задерживай – раньше сядешь, раньше выйдешь. А с работой мы договоримся, опыт есть, можешь нам поверить, – ухмыльнулся он.

Вот так-так. То-то Рудас так много извинялся. А что ему еще оставалось делать?

А мне что оставалось?

– Пройдемте!

Ага, от забора до абзаца. Но с другой-то стороны – а что мне оставалось? Опять же – ну сами посудите. Качать права? А какие и по какому поводу? Драпануть, сделав дядям ручкой (а при необходимости и ножкой)? А куда и, главное, зачем, если я ни в чем не виновата, наипаче я не виновата. А если я ни в чем не виновата, то, стало быть, там сразу разберутся, ведь не сталинские же времена у нас (даром что генетическая память на гипноз беспрекословного «пройдемте!» до сих пор работает; по себе сужу).