Аглая Отрада - Черный лебедь

Он не обращал внимания на мелочи, воспринимал ее целиком. Взбрыкнет – они расстаются, мирятся – снова расстаются. Капризна, эгоистична. Но любая женщина – та еще птица. И он не орнитолог, чтобы изучать их повадки, места гнездовий и прочее.

Он понимал, что самка любой породы птиц запрограммирована на витье гнезда, высиживание яиц. Хотя опять же птица птице рознь. Кукушки подбрасывают свои яйца в чужие гнезда. Пингвиниха делегирует полномочия супругу – именно он по большей части стоит на яйце…

Из состояния глубокомысленной зависнутости его вывел голос Анны.

– Глеб Платоныч! А это у вас ритуал такой – первую порцию шашлыка сжечь? Или рецепт особый?

Штольцев едва не вздрогнул – настолько он погрузился в философствование. От неожиданности он брякнул первое, что пришло в голову.

– Ну, ваши огурцы будут достойным дополнением к шашлыку.

Могло бы сойти за корявую шутку, но учитывая, что Анна честно призналась, что она неумеха, прозвучало обидно. Анна, трогательная и нежная, враз исчезла, словно ежик спрятал свою милую мордочку в колючки.

– Мои огурцы пусть и неказисты, зато не испорчены. А ваш шашлык и волк голодный есть не будет.

– А вас ..,– защитный рефлекс уже, как демон – искуситель, вкладывал в уста Штольцева « думаете, с вашей худобой голодный волк есть будет?»

Еще вчера именно так бы он и ответил. Но сегодня все изменилось. Произошло невероятное и предельно очевидное – жить как раньше – невозможно. И по-другому тоже жить невозможно. У нее жених, богатый папа, сцена, а у него … и здесь куча нельзя. Несомненно, они расстанутся, и хорошо, если она вспомнит о нем. Но сейчас никак не хочется ссориться. Хотя бы ради возможности повторить тот волшебный миг – объятия – сердце в лезгинке – голова вообще не при делах. Только острое, до боли, чувство единения и фантастический букет эмоций.

Анна пристально, с вызовом вскинула на него глаза.

– Ну, продолжайте «А вас и волк голодный есть не станет?»

В списке удивляющих в ней качеств появился еще один пункт – читает мысли.

– А вас…я научу пользоваться ножом не только для еды. И простите, если нечаянно обидел.

– Вы извиняетесь? – снова перед ним мелькнул радостно-удивленный образ ребенка.

– Получается, что так, – Штольцев улыбнулся открыто и покаянно. Льдинки растаяли – взгляд девушки потеплел. Снова Анна поняла, что невольно сравнивает человека, за которого она выходит замуж и этого мужчину с пронзительным взглядом. Кирилл никогда не извинялся. Да она собственно и не обижалась на него никогда. Просто принимала к сведению его замечания. Такая классическая будущая английская семья. «Дорогая!», «Да, дорогой?!»

Минутное сомнение – и глаза Анны, устремленные на Глеба, снова поменяли выражение. Вопрос – просьба о помощи – нерешительность. И детская потребность в защищенности, потребность доверять…

– Глеб Платоныч! А можно я вам расскажу причину, по которой мы с вами здесь?

Штольцев едва не подавился куском мяса, который снял с шампура для пробы. «Ансамбль песни и пляски»,– констатировал он, даже не пытаясь понять, что творилось у него в мозгах. «Маятники», «хлопушки» и «присядки», выделываемые собственными мыслями, всерьез его обеспокоили. Они сменяли друг друга, не давая владельцу головы толком зацепиться хоть за одну. Первая – ликующая – «благодаря этой причине – они здесь». Другая – тревожная – «ведь проблема-то должна решиться». Третья – «это не в его компетенции». Четвертая – «Кирюша – 1:0 – мы выигрываем». Пятая – « почему он так разволновался». Шестая – «их отношения укрепляются». …Седьмая –« это невозможно». Сколько их еще бы пронеслось, если бы не необходимость ответить.

– Конечно.

– Я танцую в кордебалете. Чтоб вы понимали – это безликие рабочие лошадки, создающие всю красоту, зрелищность балета. С отточенной техникой, неимоверными затратами энергии и желанием когда-нибудь стать примой. Потому что прима – это известность, успех. Как из семнадцатого лебедя в третьем ряду попасть в солистки? Данные примерно у всех одинаковы. Ну, если не брать звезд. И, к сожалению, как во многих видах искусства – не последнюю роль играют связи, протекция. В театре, в котором я служу, …служила, наверно уже, прима – …, – Анна замялась неловко, подбирая слово, – подруга Винченцо Козадио, известного мафиози. Из всех нас Лючия меньше всего создана была для этого. Прима – это образ, эталон. А она чрезвычайно капризна, взбалмошна. И всем приходится мириться с этим. Кирилл хотел, чтобы я перешла в другой театр и там похлопотать за меня, сделать звездой. Я отказалась. Я считаю это неприемлемым, – девушка гордо вздернула подбородок.

И опять Глеб увидел упрямую, волевую Анну, которая его поразила при встрече. Он залюбовался. Как же хороша она была, наверно, в танце! И, несомненно, в роли солистки.

– Самое интересное началось, когда начали работать над «Лебединым озером». Одетту – Одилию – Белого и Черного лебедя – традиционно танцует одна артистка, чтобы понятно было, как принц мог их перепутать. Но Черный лебедь крутит тридцать два раза фуэте. А наша прима этого не могла сделать, и постановка катастрофически теряла поклонников. И вот режиссер, сделав тридцать три китайских поклона, убедил Лючию отдать вторую роль мне. Тем более, что мы с ней слегка похожи. Я репетировала чуть ли не до потери сознания.

И настал судьбоносный день. В кордебалете я уже не участвовала, первое действие наблюдала из-за кулис. И вот я должна была одеться для партии. Лючия, изрядно позлопыхательствовав, согласилась делить свою «звездную» гримерку со мной. Захожу туда – там висело платье для меня. И застаю там «адъютанта» Козадио, который буквально отпрыгнул от моего наряда. Такая улыбчивая гиена. Он выносил корзины с цветами на сцену для Лючии. Однако в гримерку доступ был ему закрыт.

…– Что вы здесь делаете? – спросила я.

– О, я пробрался тихонько, чтобы никто не видел. Моя младшая сестра твердо решила стать балериной. И на удачу попросила вытащить перышко из пачки примы. А вы, синьорита, знаете, что счастье сестры для брата важней его собственного, – начал тараторить он. – Вы, пожалуйста, никому не говорите, что меня видели. Мало ли чего могут подумать?!

– А почему вы тогда без пера?

«Гиена» слегка смешался, но тут же нашелся:

– Ну, вы застали меня на месте преступления, – с деланным смешком ответил он. – Теперь уже поздно, волшебства не будет – нужно было перо выдергивать, чтоб этого никто не видел.

И чуть ли не пятясь, он выскочил в коридор. Я, уже наученная горьким опытом, насторожено отношусь ко всему странному. Пуанты, после того, как мне подложили сломанное лезвие, всегда ношу с собой. Поэтому и платье я решила осмотреть. Меня не прельщали лавры Кшесинской, которая эпатировала публику, станцевав с обнаженной грудью после того, как оборвалась лямка.