Татьяна Устинова - Весенняя коллекция детектива

Соседа жалко, но детектив ей очень нравился, и она этого стеснялась. Липа-то вон как сердится, глазищами сверкает! Интеллигентка, даже возразить как следует никому не умеет, зато ей, Люсинде, палец в рот не клади, она «бойкая девчонка», ей об этом весь Ростов говорил!

Из прихожей вернулся милицейский, сел на стул, отчего стул скрипнул и покачнулся, уперся ладонью в коленку и вдруг спросил:

– А напротив кто живет?

– Никто не живет, – ответила Олимпиада Владимировна. – Хозяева умерли давно, я их почти не помню.

– А вы давно тут проживаете?

– Всю жизнь! Мы с бабушкой жили, а потом она умерла, и я осталась одна.

– Что можете сказать про потерпевшего?

– Господи, ничего я не могу про него сказать! Мы все друг друга знаем в лицо, дом-то маленький! Он жил с сыном, сын сейчас в армии, забыла, как его зовут.

– Серегой зовут, – подала голос Люсинда. – В прошлом году проводили.

– Потерпевший выпивал?

– Мы с ним не выпивали! – опять встряла Люсинда. – А потому знать не можем! Ну, выпивал, конечно, но сильно никогда не пил!

– Черт знает что, – пробормотал старший лейтенант Крюков, – в субботу утром на мою голову!..

Тут его позвали на лестницу, и он вышел, и Олимпиада с Люсиндой опять остались одни.

– Мне на работу надо, – с тоской сказала Липа, – и что он там начальнице наговорил, страшно подумать!..

– Да ладно, разберешься, чего там!

– И кто мог его… по голове? – Олимпиада перешла на шепот. – У нас же тут все свои, чужих никогда не бывает!

– Может, он собутыльников каких привел?

Олимпиада пожала плечами.

В проеме возник старший лейтенант и поманил ее пальцем, тоже достаточно обидно.

– Вы меня? – спросила Олимпиада Владимировна, стараясь держаться «достойно», хотя сердце ушло в пятки.

– Вас, вас, кого же!..

Они опять переглянулись, и Люсинда вскочила с кресла, выражая готовность следовать за Липой туда, куда ее поманил милицейский, хоть в острог!

Олимпиада Владимировна вышла в собственную прихожую, где было сильно натоптано, накурено и очень холодно, потому что с лестницы дуло немилосердно, и как будто споткнулась взглядом о лежащее на полу тело.

Теперь это было именно тело, кое-как прикрытое черной клеенкой, а не человек с мучительно задранным подбородком.

– Господи, – сказала Олимпиада и прикрыла рот рукой. – А нельзя его… вынести?

– Всему свое время, – сказал милицейский загадочно. – Пройдите, пройдите туда!..

Туда – означало на лестницу, где все смолкло, когда она появилась, только где-то в отдалении тявкала парамоновская собака по кличке Тамерлан.

– А как же ваши соседи говорят? – не очень понятно спросил старший лейтенант. – А вы сказали – никто не живет!

– Где? – не поняла Липа.

– Напротив. Вот здесь. Ваши соседи говорят, что живет!

– Кто?! – поразилась Олимпиада. – Никто там не живет! Никого там нет! В тех квартирах живут Парамоновы и еще студент, Володя, я не знаю его фамилии. Или знаю?..

– Так знаете или не знаете?

– Нет! – почти крикнула Липа. – Не знаю!

– И где он сейчас, тоже сказать не можете?

– Конечно, не могу! Я же за ним не слежу! А напротив никто не живет, это я вам точно говорю!

Парамоновы вылупили глаза и затараторили, как из пулемета застрочили:

– Как нет?!

– Конечно, живет!..

– На той неделе въехал!..

– Я сама видела! Еще коробки все носили!..

– И на лестнице третьего дня встретились!..

Это была какая-то ерунда, и Олимпиаде Владимировне показалось, что она сошла с ума.

– Никто там не живет! – перекрикивая соседей, завопила она. – Когда-то жили, а потом никого не стало, это еще при бабушке было!

– Да не верьте вы ей!

– Товарищ милиционер, вы нам верьте, мы-то знаем!..

– Он третьего дня полез… – кричала Парамонова, тыча в мужа пальцем.

– …снег с крыши скинуть, его там тонну навалило! Вот я и полез, а тут этот идет!

– Важный такой, по сторонам не глядит…

– …а я ему кричу, поберегись, мол, а он на меня ноль внимания и эту свою поставил…

– …прям в крыльцо въехал…

– Ти-ха! – гаркнул старший лейтенант Крюков. – Всем молчать!

Парамоновы разом замолчали и уставились на него преданно и умильно, как прихожане на икону Спаса Нерукотворного.

– Да что вы их слушаете, товарищ милиционер, – вступила Люсинда Окорокова из-за спины Олимпиады, – они вам наговорят!..

– А у этой регистрацию надо проверить!

– Она приезжая, и у нее…

– Вот паразиты! – закричала Люсинда. – Регистрацию им! А хрена моржового не надо?!

– Ти-ха! – опять гаркнул лейтенант. – Что за… твою мать!

Он прошагал через площадку – все расступились – и решительной рукой нажал белую пупочку звонка на соседской двери.

Все замерли, как в последнем акте «Ревизора», замерли и прислушались. Ничего не было слышно, звонок словно канул в бездну, и лейтенант нажал еще раз.

– Может, не работает? – предположил тот, что разговаривал с Парамоновыми.

– Откуда я знаю!

И опять нажал.

В этот момент широко распахнулась дверь, которая на памяти Олимпиады лет восемь не открывалась, и на пороге предстал человек.

Это было так неожиданно и так странно, что всех качнуло назад, к открытой двери Олимпиадиной квартиры, на пороге которой лежал труп, прикрытый черной клеенкой.

– Вы ко мне? – весело удивился человек напротив. – Прошу заходить.

– Вы… кто? – пробормотала совершенно уничтоженная Олимпиада Владимировна. – Откуда вы взялись?

Тут она замолчала, потому что вдруг сообразила, что сейчас начнет, как Парамонова, кричать, что она его не знает и никогда не видела, и надо бы проверить у него регистрацию, и как вы можете мне не верить, товарищ военный!

– Старший лейтенант Крюков, – пробормотал милицейский и заглянул открывшему за спину. – Документики ваши, пожалуйста.

Странное дело, но человек не стал ничего спрашивать и выяснять, он чуть-чуть отступил в глубь своей квартиры – Парамоновы вытянули шеи, – покопался возле вешалки и подал книжечку зеленого цвета.

Старший лейтенант открыл и цепко глянул сначала в нее, а потом в лицо подавшего.

«Дипломатический паспорт», – подумала Олимпиада Владимировна.

«Зеленый какой-то, небось регистрации нету!» – подумала Люсинда Окорокова.

«Мусульманин! – подумали Парамоновы хором. – Террорист и бандит, господи прости, принесло его на нашу голову, как бы чего не вышло!»

«Е-мое», – подумал старший лейтенант.

– Добровольский Павел Петрович?

– Истинно так, – по-старинному ответил человек и по-старинному же поклонился.

Почему-то и в ответе, и в поклоне Олимпиаде Владимировне почудилась насмешка, хотя человек был очень серьезен, насуплен даже, и не думал улыбаться.

– Вы… давно здесь проживаете?

– Да как вам сказать… Неделю примерно. Но я не живу здесь постоянно.