Наталия Новохатская - Гобелен с пастушкой Катей. Книга 8. Потерянная заря

– Мерси, теперь многое стало ясно, – проговорила я скорее себе. – Вот почему мать мешала поискам, как могла, родственники были не в курсе, что дочка беременна. Сознавала свою вину, но обнародовать не хотела, слишком круто получалось: мечтала, что муж к ней вернется, он как раз ушел, но понимала, что при зяте и младенце – ноль процентов вероятности.

– Ах вот оно что, – сказал Кирилл Аврорский. – Понятно, но не похвально, вы правы. Клубок у них вышел еще тот, с надрывами со всех сторон. И жених Ольги тоже себя не оправдал, хотя его можно понять отчасти. Это следующий этап надрывов, как в «Братьях Карамазовых», там был «надрыв в гостиной», а у нас – на даче.

– Жизнь коротка, классика вечна, – согласилась я с уважением к начитанности гостя.

– Так вот о женихе, – продолжил отчасти польщенный Аврорский. – Парня можно понять, хотя оправдать труднее. В его милом возрасте перспектива обзавестись семьей без крыши над головой и средств к существованию радовать не могла. Если вы помните у Стендаля сказано, что «любовь физическая – когда вам шестнадцать лет, и молоденькая крестьянка убегает от вас в лес», а малому едва исполнилось восемнадцать. И такая, с позволения сказать, любовь никаких обязательств не предусматривает. Лично я, если уместно заметить, испытал это высокое чувство на военных сборах после сельских танцев в каком-то амбаре, сняли ватники, и девица наглядно объяснила, что к чему, дальше – спасибо, до свидания! А наш дурачок влип с девушкой, пришлось делать вид, что хотел именно этого. Но надолго его не хватило.

– Надрыв с криминальным абортом? – предположила я.

– Если вы все понимаете, то будем ближе к делу, – ответил Аврорский. – Не было никакого криминального аборта, была неловкая попытка подправить чудовищное законодательство. Аборт был разрешен до 12 недель, дальше – по медицинским показаниям, а время было упущено. Когда бедная девка поняла, что жених не очень рад, тянет с женитьбой, далее вообще исчез с горизонта, то время оказалось упущенным. Я ничего не знал, моя Ольга открылась с запросом, что подруга передумала, и никакого выхода у нее нет, надо срочно прерывать беременность и возвращаться в институт и домой к маме. Мне было поручено найти способ, тем более, что мать заслуженный врач республики. Я попробовал отговориться, но не вышло, Ольга сказала, что подруга в отчаянье, если ей отказать, то произойдет непоправимое, поход к подпольной акушерке или прямое самоубийство. И вот я пошел к матери и сделал сообщение: ребенок не мой, а делать что-то надо, денег у девок нет, предприятие получается на одном энтузиазме. Мать вздохнула, но выдала рецепт. Буквально и фигурально. Буквально – на импортный препарат, он спровоцирует выкидыш, а фигурально – адрес больницы, куда можно поехать, там зафиксируют начало выкидыша и сделают, что надо по медицинским показаниям. Но упаси бог, кто-нибудь проговорится о лекарстве или узнают, откуда взялся рецепт. Тогда – уголовное дело на всех замешанных, на мать в том числе. Сам поехал к черту на рога, в город Подольск, там в больнице выдали препарат, рецепт оставили себе и заверили, что всё зафиксировано, чтобы никаких случайностей. Но посоветовали перед применением принять очень горячую ванну и хлебнуть спирта, иначе может не подействовать, если беременность первая. «Смотри, парень», – тетка честно предупредила. – «Лучше женись, чем так рисковать. Прикрывать никто не станет».

На этом моменте повествования я отпросилась на перекур, пошла делать кофе и далее согласилась на рюмку. Действительно, кормление Юниора закончилось, не начавшись, в этом смысле я была свободна, могла предаваться любым порокам на выбор.

К тому же история, поведанная гостем, отозвалась болезненно. По забытой системе Станиславского я поставила себя в предложенные обстоятельства и чуть не взвыла в голос. Вот если бы двадцать лет назад, даже десять, и даже сейчас… Если бы решение о рождении ребенка я принимала не сама, и если кто-либо смог выставить условия, как Марта Славич дочке – то что? Если бы ни квартиры, ни работы у меня не было, а Миша вел бы себя, как он себя и вел, имея в виду соседку, скажем? Совсем недавно родные и близкие плясали вокруг нас с Юниором, всё закончилось хорошо и семейственно, а если бы подобная ситуация возникла летом, если бы я просила, а не сделала сообщение в уведомительном порядке?

Пережив, по примеру умной Эльзы, несостоявшиеся напасти, я вернулась из кухни, налила гостю кофе, он налил мне рюмку, и я отметила, что к беседе он готовился неплохо. Проштудировал классику, чтобы мне угодить, сумел применить систему Станиславского и тем завоевал симпатии к Ольге Славич.

– Спасибо на добром слове, я вовсе не это имел в виду, – отпарировал гость, заметивший подначку. – Хотелось обратить внимание на личные обстоятельства. Понятно, что я предпринял уголовно наказуемые деяния из симпатии к другой Ольге, у меня сложились определенные планы. Мать Ольгу одобряла и поняла, что в случае отказа мало что светит. Кстати, так и случилось, ужасная история сблизила нас с Ольгой, после этого вопрос будущего был только в оформлении. Я заплатил дорогой выкуп за невесту, со временем она догадалась.

– Простите, я отвлекла, пожалуйста, дальше, – попросила я, спрятав эмоции в карман.

– Дальше – гораздо хуже, – сознался Аврорский. – Я привез на дачу препарат, две жуткие таблетки до ванны и спирта, две после. Ванны на даче не было, повезли Ольгу в сельскую баню, запихнули в парную, оттуда ее вынесли за руки и за ноги, сердобольные тетки объяснили, что девушка сомлела. Одевали всем миром, вели под руки до машины, неприятное обстоятельство. Дальше пошло еще страшней. После второй дозы таблеток и стакана коньяка очень долго не было ничего, потом она вдруг закатила глаза и пролепетала, что очень плохо, скорее в больницу… Пока опять одевали и собирали, увидели, что началось нешуточное кровотечение, даже мне стало страшновато, на сидение пришлось подложить клеенку. Выехали со двора, и тут я понял, что до Москвы и указанной больницы мы ее не довезем, тем более, на дорогах снег и гололедица. Труп нам с матерью был ни к чему, я повернул назад, припомнил, что на въезде в город на отшибе стояла поселковая больничка, убогая, но все же, скорые помощи там стояли в количестве двух. Туда и тронулись, но не доехали, кареты стояли во дворе не просто так, дорогу почистить никто не догадался, на моей легковушке подъехать вообще невозможно. Остановился на углу у забора, вынул Ольгу из машины почти в беспамятстве, отнес к боковой двери, посадил на порог, позвонил в дверь и сказал на прощанье, что она никого не знает и не помнит, иначе всем тюрьма. Она кивнула и отдала паспорт из кармана куртки, на него уже натекло. Вернулся в машину, сказал Ольке, что отвел и доставил, рванул с места и поехал в Москву, не заезжая на дачу. Олька была в истерике, лепетала, что если подруга умрет, то все виноваты, а мы с нею больше всех. Привез её к нам, мать только ахнула, потом сказала, что надо было все делать в Москве, а не на даче. Но поздно…