Жюль Бёф - Дым и зеркала

…да, это так и было. Паоло мне позвонил ночью, примерно в два часа, и сказал, что увольняется и срочно улетает домой, в Милан. Я спросил – что случилось, а он ответил только, что у него проблемы, но по телефону он говорить не будет. И он попросил меня, чтобы я сказал мистеру Висенте, что у него кто-то там умер или еще что-нибудь в этом роде. Потом я ему позвонил, через несколько минут, вот – это у вас как раз мой звонок. Я думал, может надо чем-нибудь помочь, а он сказал, что ничего не надо. А потом он мне перезвонил тут же – вот, у вас это есть, – и предупредил, чтобы я никогда ни с какими журналистами не встречался и не говорил. Ни про него, ни про мистера Эда. Иначе, я так его понял, у меня тоже будут проблемы. Вот поэтому, когда через неделю или около того, опять пришел журналист, но уже не мистер Мартин, а другой, я сказал, что у меня страшно разболелась голова, и, пока этот журналист разговаривал с мистером Висенте, я просто сидел напротив, в «Кафе Неро», и ждал, когда он уйдет. Но он про меня даже не спросил…

…ну я так понял Паоло, что мистер Мартин его расспрашивал про мистера Эда. А про что еще он его мог спрашивать… Только я никак не могу даже представить себе, что такое Паоло мог рассказать мистеру Мартину: он же всего лишь официант. И почему он решил, что у него теперь непременно будут проблемы…

…да, это наш счет… Сейчас, сейчас… мисо лосось с поджаренным арбузом… равиоли из морской форели с мятой… цесарка с иберийской ветчиной… говядина «Веллингтон»…точно сказать не могу, но это не меньше, чем на двоих. А какая сумма? Ого! Одну минутку – «Ла Флер Петрус» 2003 года… это счет мистера Эда, это точно, потому что он всегда заказывал только это вино. Две бутылки. Ну за этим ужином, если судить по счету, их было минимум двое…

…нет, мистер Эд, когда приходил к нам, всегда занимал отдельный кабинет – у нас их два: на восемнадцать человек и на шесть, мистер Эд обычно брал кабинет на шестерых. Давайте я вам нарисую – вот общий зал, вот коридор, и это дверь в малый кабинет. Там за дверью что-то вроде небольшого лобби с кушеткой и столиком, там сервируют аперитивы, а когда мистер Эд приходил, то за этим столом всегда сидел его охранник, он у него один был, по-моему израильтянин, потом еще одна дверь, и там уже сам кабинет. Туда никто и не заходил, если мистер Эд не приглашал лично. А для вызова официанта там была кнопка…

…ну откуда же! Когда клиент приходит в «Примаверу», то либо у него заказан столик, и тогда в рецепции есть запись, либо он говорит, что пришел к такому-то, и его просто провожают к столу. Или не провожают, если он сам знает, куда идти. И никакой записи в этом случае нет. Я так думаю, что если у мистера Эда в тот его последний вечер был гость, то он сразу прошел в малый кабинет. А уж там его никто не мог видеть, кроме официанта. Паоло, я имею в виду. Но и Паоло мог не знать, кто это такой, если не встречал его раньше…

Дом стоял чуть в глубине улицы, отделенный от нее сплошным металлическим забором, когда-то выкрашенным в темно-зеленый цвет, но краска уже давно выгорела, покрылась грязью и ржавчиной. Забор надежно укрывал от взглядов окна первого этажа, хотя и непонятно было – что там надо было прятать, потому что все три окна еще в незапамятные времена были наглухо заложены кирпичем, по кирпичной кладке закрашены белой масляной краской, да еще и укрыты ржавой арматурной решеткой. Такие же масляные бельма таращились на посетителей рынка со второго этажа, и только круглое чердачное окно оставалось зрячим, если только через многолетнюю грязь, скопившуюся на стекле, что-либо можно было рассмотреть.

Узкий промежуток между домом и забором был завален мусором – пустыми банками из-под пива и колы, рваными полиэтиленовыми пакетами, обрывками картонных коробок и еще всякой дрянью, которую проходящие, нимало не стесняясь, перебрасывали через ограду.

Эта пустующая неопрятная развалина не привлекала ни сквоттеров, ни неприхотливых беженцев с Ближнего Востока, взгляд скользил по унылому фасаду ни за что не цепляясь, и если бы вдруг дом каким-то волшебным образом исчез или превратился в груду развалин, то это, скорее всего, осталось бы незамеченным, тем более, что официально этого дома как бы не существовало вовсе: соседствующий с ним слева турецкий магазинчик имел номер 37, рыбная лавка справа – номер 38, а на самом доме не было ни номера, ни какого-либо еще опознавательного знака, будто бы он сам собою волшебным образом возник на пустом пространстве между двумя торговыми точками, да так и остался стоять, собирая вокруг себя рыночный мусор и привлекая толстых лондонских крыс.

И если бы надо было кому-то получить документальное подтверждение, что дома этого нет и никогда, скорее всего, не было, то достаточно было бы посмотреть на спутниковую карту от Гугл и убедиться, что и рыбная лавка и турецкий магазин Софра выходят своими торцами на Рактон Роуд, но с противоположных сторон улицы, так что находиться между ними ничто не может.

Сама же Рактон Роуд тоже была необычной улицей. Со стороны рынка, то-есть оттуда, где странный заброшенный дом соседствовал с рыбной лавкой, въезду на Рактон Роуд препятствовала непонятно кем и почему устроенная цветочная клумба с бездействующим и наполовину уже развалившимся фонтаном. А в сотне ярдов на восток, где Рактон Роуд заканчивалась, уткнувшись в Т-образный перекресток, она была перекрыта шлагбаумом. Въехать на Рактон Роуд можно было только обладателю специальной пластиковой карточки – у каждого, кто проживал на этой улице, такая карточка была.

Поэтому Рактон Роуд была практически свободна от движущегося транспорта, и дети использовали ее как большую игровую площадку. Понятно, что пустой дом вызывал у них повышенный интерес, но проникнуть в него никому не удавалось, поэтому интерес этот носил чисто умозрительный характер.

Как известно, пустующие дома обычно служат приютом для всякой нечисти, но представить себе, что за этими замызганными стенами может найти прибежище какое-нибудь классическое английское привидение – скелет в несвежем саване, в цепях и с окровавленным кинжалом в костлявом кулаке, или полупрозрачная заплаканная дева в развевающихся одеждах, – было решительно невозможно: любой сколько-нибудь уважающий себя призрак с презрением отверг бы даже намек на то, чтобы стать хоть как-то ассоциированным с этим сараем. Noblesse oblige, и даже призрачная репутация непременно будет втоптана в грязь, если относиться к ней без должного почтения.

Однако же, внимательный и любопытный наблюдатель мог бы, хотя и не без труда и потратив на это значительное время, обнаружить, что с этим не имеющим адреса сооружением связаны какие-то не очень понятные явления. Например, в непосредственной близости от забора мобильные телефоны время от времени совершенно неожиданно переставали ловить сигнал, но стоило перейти на противоположную сторону улицы или просто сделать несколько шагов в сторону, например, рыбной лавки, как сигнал волшебным образом восстанавливался. А еще в сумерках иногда видны были бело-голубые световые блики, просачивающиеся через закопченное чердачное окно, как будто там, наверху, кто-то с увлечением смотрел старый черно-белый телевизор. Это было особенно странно, прежде всего потому, что смотреть телевизор там было решительно некому, поскольку в дом никто не мог войти из-за отсутствия входной двери. То-есть, когда-то дверь наверняка была, и находилась она в торце, выходящем на Рактон Роуд, но ее постигла та же участь, что и окна первого этажа: кирпичная кладка и побелка поверху, да еще и куча мусора на развалившемся крыльце.