Джейн Гук - Бог нам не поможет. В эпицентре урагана

Сознавая, что друзей у нее, возможно, никогда не будет, в виду ее постоянной молодости и зрелости одновременно, она все же не принимала это за драму. Девушка вообще относилась к жизни несерьезно. То, что она не старела, Сибил даже радовало, ведь это давало огромное преимущество во времени. За многие годы она убедила себя в том, что этот звездный дар или проклятие дан ей для того, чтобы она успела закончить свою миссию. Поэтому внутреннее время не особо ее волновало, хотя она в полной мере осознавала ему цену и тратила его только с пользой и выгодой, обменивая на информацию.

Сибил была страстной открывательницей всего нового и неизведанного, а потому все свое время посвящала изучению и чтению. Книги были ее друзьями и учителями. Она не отдавала предпочтения определенному жанру или писателю, а старалась читать все, что ей попадалось на глаза на волновавшие ее темы. Но в одном она все же была ярой фанаткой: Сибил обожала мифы, легенды и сказки народов мира. Она, словно черная дыра, поглощала любую информацию, касающуюся данной тематики. Это не только было ей интересно. Она с полной серьезностью относилась к такому роду информации и с детских лет полагала, что именно в сказаниях и народных преданиях содержались спрятанные реалии бытия, не искаженные ложными историческими данными. И, взрослея, девушка только больше убеждалась в своей правоте. Другие бы назвали такое увлечение сумасшествием или глупостью, и Сибил, хорошо это понимая, особенно не распространялась о своих существующих взглядах на реальность.

Сказки и мифы были ее главными путевыми нитями в расследовании, которое она продолжала весьма длительное время. За 20 лет поисков ответов на свои вопросы, Сибил продвинулась достаточно далеко. Картина, которую она получила в результате своей расследовательской миссии, возложенной на себя собой и отцом, получилась масштабной и исчерпывающей. И если бы не убийство папы, которое ее сильно пошатнуло, она бы так и шлепала дальше, бесстрашно всматриваясь в новые горизонты. Но теперь Сибил действительно не была уверена в правильности своих действий. Отец поплатился своей жизнью, пытаясь остановить безумие, творящееся в мире и открывшееся ему, и теперь, возможно, опасность грозила и ей, ведь следуя по кровавым следам, оставленных отцом, она вышла на туже самую тропу.

И сейчас в этот дождливый поздний час, завернувшись в теплый плед в мягком кресле у высокого окна с видом на ночной город, мисс Сивирен мысленно составляла план дальнейших действий. Эту неделю она просто должна была отсидеться здесь, в безопасном месте, где ни одна душа не смогла бы ее найти. Ее убежище находилось в самом сердце Манхеттена, а отец всегда говорил: «Если хочешь что-то спрятать, положи на самое видное место». А уж куда виднее, чем в сердце Нью-Йорка…

Это были скромные апартаменты, купленные на деньги ее отца и зарегистрированные на немецкого гражданина, друга профессора Алфи Бома. О том, что у Сибил была квартира, знали только трое: она, отец и его друг. Отец считал, что приобретение недвижимости, таким образом, сохранит тайну о ее обитателях и в итоге позволит укрыться дочери от опасности.

Сибил вспоминала отца каждую минуту. Если бы она только могла предотвратить его гибель! Ведь она навещала его в ту злополучную ночь и с убийцей могла встретиться лицом к лицу. Но, что Сибил смогла бы сделать, окажись она перед убийцей? У нее не было ответа на этот вопрос. Вместо него в ее сердце покоилось сожаление, что это трагическое событие она не предугадала.

Ей ужасно хотелось попрощаться с папой, но она понимала, что ее появление на похоронах обнаружит и привлечет внимание к ее персоне, чего никак допускать было нельзя. Но затем девушку осенило. Что, если она переоденется и использует грим, постоит в сторонке и исчезнет?! Хотя бы таким образом ей удастся проводить отца в последний путь, ведь он был единственным родным для нее человеком.

Теперь, когда она осталась совсем одна, Сибил чувствовала себя обнаженной. Ее защитная рубашка, будто бы была неожиданно сорвана и предана огню, а перед ее взором разверзлась пропасть ужасов и неизведанных ею страхов. А ведь с папой эти чувства ей были незнакомы. И, хотя, профессор на протяжении 10 лет страдал слабоумием, он продолжал заботиться о дочери: готовил ей ужин, покупал ей подарки, справлялся о здоровье малышки. Сибил в свою очередь делала все возможное, чтобы его вылечить. Возила по клиникам в надежде, что память к нему вернется в прежнем объеме, но шли годы, он старел, и никто не мог помочь. Правда, частенько у него происходили вспышки озарения и утраченная память к нему частично возвращалась. Когда он смотрел в родные ему глаза дочери и слышал любимый голос, говорящий на родном русском, происходило чудо, будто бы Сибил посредством языка активировала его мозговую деятельность. В эти минуты казалось, что отец выздоравливал, а его разговоры были полностью адекватными, хотя, и очень недолгими. Но даже этого Сибил было достаточно. Для нее такие просветления были свежим глотком и лучиком надежды, что однажды память вернется к отцу, и все станет, как раньше.

Но на календаре перелистывались страницы и с каждым новым годом надежда гасла, как свеча на ветру. Профессор все больше времени оставался в своем мире, блуждая по иллюзорным туннелям разума в поисках выхода наружу, а дочь все меньше лелеяла мечту о его возвращении в реальный мир.

Незадолго до убийства отца, Сибил, как обычно его навещала. Тогда она была сильно расстроена его полной фрустрацией. Отец сидел в своем любимом кресле, слушал музыку и бубнил себе под нос какие-то сложные математические вычисления. Вдруг неожиданно для Сибил, он словно очнулся ото сна и с абсолютно вменяемым видом тревожно обратился к дочери:

– Сибил, запомни имя! Ты должна отыскать человека с этим именем. Сибил, слышишь, Сибил!

Дочь кивала головой и смотрела в глаза отца с готовностью выполнить все, о чем бы он не попросил. Профессор выговаривал с долгими паузами, концентрируясь на своих мыслях, что давалось ему с большим трудом:

– Он поможет тебе, Сибил.

– Папа, кто он? – спрашивала она отца, нежно держа его за руку.

Профессор зажмурился, нахмурив лоб, затем распахнул глаза, округлил их, словно чего-то испугавшись, и произнес: – Гора, гора света. Гора света! – повторял отец вновь и вновь, а потом замолчал и снова впал в свой привычный транс.

Сибил, успокаивая, гладила папу по руке. Ей было горько смотреть на отца в таком состоянии, в котором он напоминал ей живую куклу. Дочь продолжала искать своего родного человека в его отсутствующем взгляде, но он, казалось, больше ее не видел. Глаза профессора превратились в две голубые стекляшки, такие же пустые, как оконные стекла заброшенного дома. Сибил стало нестерпимо больно.