Джейн Гук - Бог нам не поможет. В эпицентре урагана

Карьера Сивирена пошла в гору: о нем писали научно популярные журналы, новостные газеты и даже пару раз профессор засветился в эфире Гессенского телевизионного канала «Hr-fernsehen».

Но новые победы не вскружили голову ученому. Сивирен преследовал более высокие цели, а также вкладывал немало усилий в пополнение научных лабораторий новыми кадрами. Ему очень хотелось зажечь огнем молодое поколение, преисполнив их сердца здоровым авантюризмом в их будущих исследованиях и открытиях, и передать им олимпийский факел науки. Для этого он разработал массу обучающих методик, руководств для практикантов, а также с удовольствием читал лекции всем, кому было интересно их послушать.

Студенты бескрайне уважали Сивирена и каждый раз его аудиторию посещало все больше слушателей. Одни сидели в проходе на ступеньках, другие прямо на полу и даже дверь приходилось оставлять открытой, потому что в дверном проеме тоже толпились желающие услышать речь Сивирена. После выступлений вокруг ученого всегда роилась толпа студентов с вопросами. Профессор особенно старался никому не отдавать предпочтения, но англичанин Алфи все же стал для него исключением.

Студент напомнил профессору его самого в молодости: амбициозного, нетерпеливого, пылкого и помешанного на науке парня.

Алфи удавалось частенько удивлять профессора своим нестереотипным взглядом на науку. Студент был, словно пришельцем, располагавшим тонной знаний, записанных в коды и знаки, но без умения преобразовать их в буквы и слова, понятные землянам.

Профессор верил, что однажды Алфи взорвет ученые умы своим гением, а потому старался ему помогать в его проектах. И, естественно, Сивирен позволил будущему ученому ступить на порог своей святой обители – лабораторию, в которой отныне парень пропадал целыми днями, получая бесценный опыт в наблюдениях за исследованиями гениального ученого.

Алфи стал ценным помощником и, ко всему прочему, оказался хорошим и понимающим собеседником, что подкупило профессора и, в свою очередь, превратилось для Алфи в большую удачу. Парнишка стал свидетелем самого настоящего научного прорыва.

Профессор создал первую в мире методику искусственного выращивания человеческого зуба путем программирования стволовых клеток. Метод, хотя и революционный в стоматологии, все же развития дальнейшего не получил по причине низкой клинической эффективности. Но Сивирена это не огорчило. Веря, что его работа не была напрасной, он успокаивал себя тем, что возможно, он просто опередил свое время. Ученый убеждал себя, что в будущем его труды обязательно поймут и результаты исследований принесут пользу людям.

Еще через 2 года Сивирен вырастил первую в мире генно – модифицированную мышь, в ДНК которой был включен ген крысы. Грызун из пробирки вдвое превышал допустимые размеры. Получив устойчивость к инфекциям, животное продемонстрировало еще и повышенную мозговую функцию, какой не могли похвастаться даже сами крысы.

Увы, признания своим заслугам ученый опять не снискал, хотя и был этого достоин. Мелкие шажки, ничего не значившие для науки, приносили славу и почет, а крупные оставались без внимания, что безумно раздражало Сивирена. Иногда ему казалось, что некая противодействующая ему сила специально сдерживала его от грандиозного успеха.

Все это по нарастающей начало приводить профессора в ярость и рождало желание отомстить узколобым специалистам и критикам. А потому он принимал активное участие на симпозиумах и конференциях, прямо заявляя о своих больших возможностях, как ученого. Его выступление с докладом: «Новая эра. Новое человечество», в котором Сивирен рассказал о неизбежной эволюции человеческого генома, скорее насторожила комиссию, чем заинтересовала. Большая часть ученых мастодонтов стали называть Сивирена безумцем, а остальные откровенно насмехались.

Для самого Сивирена такая реакция была ожидаема, и он даже был ей рад. Вместе с тем, ученый хорошо понимал, что отныне дорогу ему не дадут. Но это лишь добавляло профессору бунтарского духа и заставляло идти дальше с завидным упрямством и верой в свои убеждения, в коих Сивирен был похож на Иисуса, добровольно шагавшего на Голгофу. Сознавая, что его распнут, он все яростнее отстаивал свои убеждения, и как выразился один его коллега: «осознанно отрезая себе, как ученому, путь вперед». На самом деле, для Сивирена «путь вперед» означал топтание на месте, как это делало большинство ученых.

«Возможно», – думал он, – «после того, как мои труды оболгут, а меня официально сделают сумасшедшим и запрут в психушке, в будущем мои работы воскреснут. Мои труды признают, а меня наградят посмертно. Ведь общество начинает ценить таланты только после их смерти. Желательно мученической! И чем чудовищнее была расправа над гением, тем ярче и сильнее загоралась его звезда!»

– Помнится у Свифта: «Когда на свете появляется гений, то узнать его можно хотя бы по тому, что все тупоголовые соединяются в борьбе против него», – вслух припоминая выражение, заговорил профессор, смотря из окна клиники взором великого полководца.

– Мой кумир Николай Коперник! На его труды запрет длился более 200 лет. А Галилей? – воскликнул он с новой силой, метнув полный терзаний взгляд на стеллаж с научными книгами. – Его оплеванный гений подвергся инквизиции по приказу папы Римского! Привезенного на носилках, больного и уже престарелого вынуждали публично отказаться от своего учения. Вот прохиндеи и ублюдки!

– А Джордано Бруно! – заходил нервно по своему кабинету Сивирен. – 8 лет ученый, сидя в крысиной камере, отстаивал свои учения, что Вселенная бесконечна и в ней множество звезд, наподобие нашего Солнца со множеством обитаемых миров!

– Как же обидно за них! – немного сбавив пыл, выдохнул профессор и с грустью повесил голову.

– А Циолковский? – вспомнил неуемный ученый, снова вспыхнув, будто костер, в который подлили масло. – Еще в 19 веке Циолковский, гениальнейший ум которого придумал поезда на водной подушке! Он явил миру идею о заселении космического пространства с использованием орбитальных станций, выдвинул идею о создании космического лифта! – громко говорил Сивирен, тыкая указательным пальцем в воздух.

В порыве своего гнева профессор даже не заметил, как за стеклянной перегородкой за ним наблюдали. Какое нелепое и смехотворное впечатление он производил на своих коллег, привыкших видеть начальника, говорившего вслух с самим собой. Сдерживая улыбку, они наблюдали за Сивиреным, расхаживавшего по своему кабинету, беззвучно для них открывая рот и тыкая пальцем к небу.

– Его освистали и назвали сумасшедшим! – продолжал профессор. – Насколько человек своей алчностью и глупостью отбрасывает свой прогресс назад! А Николай Лобачевский – непризнанный великий ученый, который в 24 года уже был профессором. Вся его жизнь – это насмешки и критика над гениальнейшим создателем «неевклидовой геометрии»! Только спустя 50 лет один из его последователей напишет: