Рената Окиньская - Кумир для Страховидлы

–

Машунь, ну давай уже, успокойся, – попросила я и погладила ее по растрепавшейся гриве волос, на ощупь оказавшихся нежными, словно руно молодого барашка. Маша только всхлипнула в ответ, протяжно, со вздохом. Вика с Оксаной покосились на меня враждебно, но даже не пошевелились.

–

Маша, давай соберись, возьми себя в руки, – я старалась, чтобы мой голос звучал ласково, спокойно, и в то же время твердо. – Прекращай плакать, а то голова болеть будет… И потом, здесь полиция, им нужно будет показания давать. А ты и сказать ничего не сможешь.

–

Я не хочу ничего говорить! – в панике пискнула Маша, не поднимая головы, – Они меня заставят вспоминать все! Я не хочу!

–

Я понимаю, что не хочешь! – я снова погладила ее по растрепанным волосам. – Никто здесь не хочет. Только нам все равно придется.

–

А я не хочу! Не буду! – Маша снова всхлипнула. – У него башка была разбита! И морда синяя! Я не хочу об этом говорить! – мне показалось, что она вот-вот снова пустится в рев. Надо было что-то с этим делать!

–

Машунь, успокойся! – я уговаривала ее как маленького ребенка, и не очень понимала, что мне делать. Машка меня никогда не любила, думаю, ей не особо приятно, что я к ней пристаю. А эти ее чертовы подружки даже не почесались, чтобы ей помочь!

–

Маш, я понимаю, что ты не хочешь говорить с полицией. Я понимаю, что ты боишься. Но и ты тоже пойми – Витю ведь убили! – при этих словах Машины плечи опасно дернулись, и я быстро продолжила. – Это просто ужасно! Но ты ведь хочешь, чтобы убийцу поймали? – Маша подумала и кивнула, неэстетично хрюкнув в рукав. – Вот! А для этого надо, чтобы мы все рассказали все, что знаем. Даже если нам кажется, что мы ничего не знаем. Поэтому сейчас нужно собраться и сосредоточиться. И потом, пока нас всех не опросят, отсюда никого не отпустят. А если ты откажешься разговаривать, то еще могут подумать, а вдруг ты что-то такое знаешь…

Последний довод на Машу подействовал, я даже договорить не успела. Она подняла лицо, и я снова ее пожалела – лицо все было помятым и заплаканным, глазки сузились, по щекам расползлись остатки туши.

–

Ингрид, будь добра, налей, пожалуйста, кофе, – попросила я, обернувшись. Напарница молча кивнула, хоть и без особого восторга. – Машунь, пойдем, я помогу тебе умыться.

Маша неохотно встала и поплелась за мной следом в дамскую комнату. Там я уговорила ее умыться холодной водой и отговорила подкрашивать глаза тушью. Я была просто уверена, что она еще не раз заплачет, так что красить глаза было нежелательно.

Вытирая лицо бумажным полотенцем, Маша вдруг зло сказала:

–

Тебе хорошо быть доброй, Снежана! Ты такая стала… С кем ты сейчас встречаешься? С этим своим, как его… адвокатом?

–

Нотариусом… – автоматически поправила я, обескураженная ее репликой.

–

А мне даже поделиться не с кем! – с горечью добавила она. И сказала это так, будто это я виновата в том, что ей не с кем поделиться. Я на секунду даже опешила – неужели она мне завидует? Надо же, раньше мне и в голову такое не могло бы прийти!

–

Но у тебя есть твои подруги… – попыталась я ее подбодрить.

–

Много ты понимаешь! – фыркнула она. Я пожала плечами: как говорится – от добра добра не ищут…

–

Не переживай, Машунь, – ответила я невпопад, – и на твоей улице будет праздник!

Коробицина больше ничего не сказала, только посмотрела на меня исподлобья тяжелым хмурым взглядом, и мы молча вернулись в кабинет.

В кабинете пахло кофе и коньяком. Бесподобная Ингрид налила кофе всем желающим, то есть просто всем, великодушно засунув подальше свои симпатии и антипатии. Я прихлебнула из своей чашки и убедилась – там и в самом деле был коньяк.

–

Как ты сотворила это чудо? – поинтересовалась я.

–

У Галки выпросила, – усмехнулась Ингрид

, – в

обмен на обещание, что выпишу ей потом товар задним числом. Ты же знаешь, к тому моменту, когда нас выпустят, уже не до беготни по магазинам будет.

Я решила закрыть глаза на это нарушение. У Галки трое детей, не оставлять же их голодными! В конце концов, все мы люди. А Галка живет без мужа, и так крутится как белка в колесе. Где ей еще продуктов достать, как не на родной оптухе? А сейчас выписка запрещена, выпишут задним числом, ничего страшного! Тем более, я была более чем уверена, что Ингрид выпишет все так, что комар носа не подточит. А «дежурный» армянский коньяк у Галки всегда имелся. Я даже подозреваю, что она отдала Ингрид не последнюю бутылку…

Кофе с коньяком нас всех поддержал, особенно Машу. Вроде как она совсем успокоилась. На меня поглядывала враждебно, будто я ей гадость какую-то сделала, но я не расстраивалась на этот счет. Немного погодя она уже принялась шушукаться со своими подругами. Стервочки снова были в сборе, попивали кофе, жевали какие-то печенюшки, которыми никому не предложили поделиться, и упорно делали вид, что им нет никакого дела до всего остального мира.

Я же воспользовалась минутной передышкой и принялась размышлять об убийстве Виктора. Интересно, кому это он так насолил? Точнее, кого он сумел достать настолько сильно, что его пришили?

Ибо характер у нашего Витька был премерзкий, и особенной любовью он в принципе среди коллег не пользовался. Понятное дело, что это кто-то свой, откуда бы здесь чужаку взяться? Да и, кроме того, у нас же камеры по всей территории, и над входом в «холодильник» тоже, и внутри него… Хотя внутренние часто барахлят – не выдерживают низких температур, но вот камера над входом должна нам помочь.

Мысли перекинулись на самого Виктора. Как ни плохо в этом признаваться, а все-таки у меня в душе возникло некое чувство удовлетворения – поделом засранцу! Сплетник и шантажист, он постоянно что-то вынюхивал, распространял всякие мерзкие слухи и провоцировал скандалы.

Внешне неказистый, тощий, плюгавенький, с вечно небритым подбородком, из которого скорбно торчали редкие светлые щетинки, он усугублял отталкивающее впечатление удивительно пакостным характером. Такое впечатление, что он мстил всему свету за собственное несовершенство. Хотя, ведь мог бы стать другим, совсем другим, кому, как не мне знать это! Но нет, Виктор выбрал путь зла и жестокости. Он обожал стравливать людей между собой, не гнушался и приврать ради того, чтобы подогреть чьи-либо эмоции, а возникающими ссорами наслаждался столь неприкрыто и самозабвенно, что тошно делалось.

Видать, там вся семейка такая, что Поротя с приветом, что Виктор с кукушкой набекрень…

Конечно, периодически нервы у людей не выдерживали, на моей памяти этому уродцу уже три раза устраивали хорошую взбучку, даже ценой увольнения, один раз даже руку ему сломали… Но, говорят, охота пуще неволи – обидчика убрали в два счета, а этот паразит зарастил свои косточки и снова принялся мотать нам нервы.