Евгения Черноусова - Тридцать три несчастья

– Собирайся! Там внизу отец нас дожидается! Если через пять минут не будешь готова, поедешь домой на рейсовом автобусе! Стой! Что ты там про Кипр Катьке сказала?

– А что, не должна была говорить? Вы же приличная семья, хорошо ли, если ваш сын с любовницей на отдых отправится до развода? Пусть лучше с дочерью пока съездит. А уж поженятся – тогда хоть на полюс.

– Какая любовница? Какой полюс? Ты что несёшь?

– Ой, да не притворяйтесь! Он же путёвки в агентстве дочери вашей подруги Ксении купил! Весь город уже месяц это обсуждает, а вы делаете вид, что так и надо!

Свекровь схватилась за телефон:

– Ксень, ты про путёвки на Кипр слышала? Что ты мямлишь, я же всё равно узнаю! Что?! А за сколько? Да я вас всех поубиваю!

Она бросила трубку в сумку и рыкнула:

– Ты, дура, почему мне сразу не сказала? А лучше бы промолчала. Ну, гульнул мужик, не ты первая, не ты последняя. Наоборот, причепурилась бы, а то вон… растолстела, выглядишь старше меня. Если мужик загулял, баба виновата!

– Растолстела я от гормонов, которые ваш отличный специалист назначил. Да и на кой мне нужен мужик из-под чужой бабы? Только развод!

– Дура! Пробросаешься!

Люба вышла из себя:

– Да, я дура. И такой умной, как вы, не буду. Как-нибудь своим умишком проживу, и за гуляку цепляться не буду, рискуя триппер подцепить!

Некоторое время Софья Семёновна шумно пыхтела, пытаясь справиться с негодованием. Потом прошипела:

– На коленях передо мной ползать будешь, чтобы мужа вернуть!

– А зачем? У нас полное согласие: я ему не нужна, а он мне не нужен. Пусть живёт с юной красоткой.

– Никакого развода! А если разведётесь, детей ты не получишь!

– Они сами будут решать, с кем остаться.

– Нет, моя милая, это суд решит. У тебя жилья нет! Квартира ваша на мне записана!

– Когда я за вашего сына вышла, у меня была двухкомнатная квартира. Вы её стоимость в свой дом вложили.

– Не докажешь!

Люба устало махнула рукой и присела на кровать:

– Даже спорить не буду. Ограбили сироту – вам этот грех нести. Что жильё жалеть, когда вы и здоровья меня лишили… а может, и жизни. Я благоприятного диагноза не жду… хоть и надеюсь. Детей против меня настроить? Да запросто! Только много ли вам самой жить осталось? Вы, вроде, верующая? Куда воры и клеветники после смерти попадают?

Свекровь фыркнула ей в лицо, развернулась и хлопнула дверью.

– Люба, что это было? – спросила Лена после минуты гробового молчания всей палаты.

– Бывшая свекровь. Да ну её к чёрту!

– Как она тебя собралась на третий день после операции домой увозить?

– Не знаю, – озадачилась Люба.

– Да вы, девки, что ль, не поняли, – с кряхтеньем заворочалась на кровати самая старшая из обитательниц палаты Шура. – Влетели все такие из себя лошади здоровые. Ржут, полотенца на головах! Кто бы подумал, что у вас пузы разрезаны!

– Люба, а почему ты сказала, что она тебя здоровья лишила?

– Мне почти год назад сказали, что надо оперироваться. А она меня к заведующей отделением, своей подруге, привела. А та: киста маленькая, ничего не надо. Гормоны мне назначила, я с ноября восемь килограмм прибавила. Дура я и есть, что её послушала. После картошки надо было расплеваться с ней!

– Какая картошка?

– Известно какая. С огорода.

– Рассказывай!

Ну, Люба рассказала.

Прошлая осень дождливая выпала. Всё Софья Семёновна нудила, что картошку надо выбирать. Но как соберётся – дождь. Дотянула до середины сентября. И тут объявила: чтобы в субботу все были!

А у Любы, пожалуй, с конца лета болезнь начала становиться заметной. Не боль, нет. Просто как-то постепенно силы стали утекать. Головокружение, слабость. Она списывала это на то, что в последнее время критические дни выросли до критических недель. Хотелось в выходные лежать в тёплой постели и не двигаться. Но мамина картошка – это святое! Плохо тебе? Не выдумывай!

В субботу Катя отцу заявила: «Я картошку не ем, и вообще, мне надо к контрольной готовиться». И смылась к подружке. Люба её не осуждала, нет. Хватит того, что на ней все ездят. Нет, из дочери она не позволит Золушку делать! И Дениску она дома оставила, у него насморк. Сергей, кстати, тоже уклонился. То есть Любу он привёз, но у папы в машине что-то стучит. Поэтому они сели в машину Сергея и уехала за какой-то деталью. А на распаханные грядки вышли Люба, свекровь, её давняя подруга Ксения и соседка свекрови.

Через полчаса свекровь ушла обед готовить. Минут через десять тётя Ксеня смылась – подруге помогать, наверное. В общем, работали они вдвоём. Что дальше было, Люба не помнит. В какой-то момент, подняв ведро, соседка уронила его, обнаружив, что Люба неподвижно лежит, уткнувшись лицом в рыхлую влажную землю. Она кинулась к ней, но не смогла поднять. Вызвала скорую.

Когда скорая приехала, уже вышедшая из дома свекровь заявила, что зря их потревожила соседка-паникёрша. И уже Люба сидела на земле, отхлёстанная по лицу Софьей Семёновной, и пыталась собрать мысли в кучку. Фельдшер только спросила: «Ты не беременна?» и повернулась уезжать. А водитель скорой помощи Коля взял Любу на руки и понёс к машине. Пыталась ещё верещать свекровь, но тут уже фельдшерица сказала, что не возьмёт на себя ответственности, бросив необследованную пациентку с тревожными симптомами.

Потом уже, спустя несколько месяцев, встретив Любу у процедурного кабинета, где ей гормоны кололи, фельдшерица объяснила, почему вдруг так резко поменяла мнение. Колю в городе звали Ведьмаком. Он на спор с мужиками диагноз ставил без всякого обследования. Просто прикоснётся к человеку и говорит, к примеру: «Язва желудка!» И ни разу не ошибся! Так что, когда он Любу на руки взял, фельдшер уже точно знала, что Коля плохое почуял: «Тебе же в области назначили операцию? Что ты тянешь?» И у Любы сердце заныло. Ведь точно, в школьные годы Коля как-то её подружке Иринке, упавшей, когда они на лыжах зачёт сдавали, велел не двигаться, пока медицина не приедет, мол, у неё перелом, а от нагрузки будет смещение. Конечно, Ирина попыталась встать. И смещение было. А Любе Коля тогда в машине сказал: «Онкология у тебя, Любаня. Смотри, не запусти болезнь».

– Да ладно тебе, Люба, – сказала ей Лена. – Любите вы, утятинские, во всякую чертовщину верить.

– Я бы и не поверила, – ответила Люба. – Только бабушка моя умерла от рака яичника, не дожив до пятидесяти. А мама с тем же диагнозом не дотянула до сорока. Я уже тридцатник перемахнула. Представляешь, как я жду результатов гистологии?

Люба прошла мимо сидевших на скамейке у подъезда двух старух, поздоровалась и стала медленно подниматься на свой четвёртый этаж. Передыхая на каждой лестничной площадке, доплелась до своей и остановилась передохнуть, вынимая ключи из сумки. Ключ почему-то не входил. Господи, да они замок сменили! И второй тоже… вся дверная фурнитура была прежде белого металла, а теперь обе личинки жёлтые. Значит, свекровь начала свои военные действия. Интересно, где сама-то? С детьми уехала? А Сергей с любовницей?