Андрей Щупов - Гастроли «ГЕКУБЫ»

Ночь прокатила на ять, утро прошло без зарядки. То есть зарядка, разумеется, была, но в основном – тазобедренная, без гантелей и эспандеров. Завтрака, правда, толкового не получилось, – спешили. Поэтому у Катюхи я только заморил червячка, более же основательно решил подкрепиться дома. То есть, конечно, если найдется чем. Но нашлось, тетушка не подвела. Правильно пел Мягков в той славной песне: если у вас нету тети, то вас отравит сосед. Мне подобная жуть не грозила. В холодильнике оказались остатки грибной пиццы, наваристый борщ и початая бутылка «Монарха». Пиво, надо полагать, не допил тетушкин ухажер. Нашел занятие более приятное. Что ж, молодец, коли так! По жизни – оно вернее не отвлекаться на мелочи.

Я разжег плиту, поставил разогреваться супешник, на крышечку кастрюльки, точно на сковородку, выложил венчиком нарезанные куски пиццы. Дешево и сердито. Ленка-аристократка меня бы не поняла, а вот Катюха и сама так иногда делает – больше из-за баловства, чем из лени. Да и мне со сковородой возиться не лень – просто жаль времени. Сковородку-то потом мыть надо! А здесь сполоснул – и все дела! Прогресс, братцы, как ни крути, все равно двигают лодыри. Научно обоснованный факт!

Очень скоро борщ зафырчал и забулькал. С пиццей в одной руке и ложкой в другой я принялся восстанавливать истаявшие силы. На ринге меня вычерпали на две трети, остаточки высосала Катюха. И дело тут даже не в физиологии. Я же марафоны пару раз бегал, со спарринг-партнерами по пятнадцать раундов напрыгивал! Посчитать по калориям – так на дюжину Катюх должно хватить. Ан, нет, – не хватает! Значит, прав Леха Вараксин, говоря, что женщины это космический вакуум, который помимо ласк забирает нечто более весомое. Может, и впрямь какую-нибудь жизненную энергию. Потому и кружится после голова, потому и уходишь опустошенный. Хотя, как говаривал покойный Савелий Крамаров: делов-то сделано – на копейку! У них, кстати, картина совершенно обратная: веселятся, хохочут, в магазин за пивком вызываются сбегать. Так что поневоле задумаешься, у кого убыло, а у кого прибыло.

В момент выхлебав борщ, я с бутылью «Монарха» медленно обошел всю нашу далеко не бескрайнюю квартирку. Цицерон, говорят, сочинял длиннющие речи, гуляя по комнатам своей домины. Заставлял работать ассоциативную память. В наших условиях, точнее – в моих, спич получился бы в два слова, максимум – в два предложения. Хотя если еще выйти на балкон, а после заглянуть в туалет, выйдет чуток подлиннее.

Я сыто икнул. Куда, интересно, они удрали? То бишь, тетушка с ухажером? В кино или в цирк? Куда вообще нынче ходят влюбленные старички?..

На балкон приземлилась парочка воробьев – он и она. Воробей влюбленно чирикал, воробьиха, раззявив клюв, зачарованно слушала. Я снисходительно улыбнулся. Ничего не поделаешь, как множество других обделенных железным занавесом, тетушка переживала позднее половое взросление. То, чего всю жизнь стыдились, неожиданно оказалось делом совсем иного порядка, не лишенным волнующей прелести и обычной физиологической пользы. Перестройка дала пинкаря по мозгам, и над страной грянула сексуальная революция. Тетушкин сумрачный аскетизм сменился воодушевленным ожиданием счастья. Кто сказал, что пираты под алыми парусами не приплывают к сорокалетним? Были бы, как говорится, паруса, а ветер найдется. На моих глазах тетушка превратилась в некое подобие Золушки. В доме объявились помады и тональные крема, возле зеркала в прихожей выстроилась добрая шеренга разномастных парфюмерных жидкостей, старушечье «заколенное» платье сменила кокетливая юбчонка. По счастью, у меня хватило ума не ухмыляться и не брыкаться. Возможно, я еще помнил, что сам обитал здесь на птичьих правах, а может, сообразил, что и сорокалетние заслуживают некоторых жизненных благ. В самом деле, чем они хуже нас? Тоже, если разобраться, живые люди! Во всяком случае перемены шли тетушке на пользу. Она расцвела, научилась улыбаться, стала гораздо спокойнее относиться к моим синякам и поздним возвращениям домой. Однажды и вовсе умилила, когда в день моего двадцатилетия к подарочному галстуку присовокупила пачку презервативов. Во всяком случае я с изумлением понял, что меня наконец-то посчитали взрослым. Если прикинуть, – подарок из крутых! Не всякий родитель наберется отваги преподнести такое! Значит, что? Действительно плюрализм и демократия? Всеобщее равенство и братство? Может, и газеты пора приниматься читать? А что? Раз такое деется! Еще парочка-другая шагов – и, глядишь, бумкнемся лбом о конфетно-розовый фасад коммунизма!.. Несколько смущаясь, тетушка усадила меня за праздничный стол и сбивчиво поведала о таинствах совместного существования тычинок и пестиков. Я месил зубами «Орбит» и рассеянно думал, что на наших глазах творится история. Потому как, братцы мои, история – это не генсеки и не перекраска знамен, это то, о чем хотят и могут говорить люди. Потому что сначала было слово, а уж потом все прочее… Короче говоря, объяснив про осеменение рыбьих икринок и попугав напоследок латынью венерических заболеваний, тетушка добила меня рассказом о безответственности иных соитий.

– Я знаю, ты, наверное, еще стесняешься покупать в аптеках эти предметы (она так и сказала: «предметы»! ), поэтому я решила тебе помочь. Если понадобится еще, обязательно скажи мне. Ну, а как ими пользоваться, ты, надеюсь, догадаешься.

– Догадаюсь, тетушка. Ты просто прелесть! Главное – сама не залети!

– Кирилл! Что ты такое говоришь!

– Молчу, молчу!..

Жизнь стала меняться, и нельзя сказать, что в худшую сторону. Но иногда из квартиры меня теперь выставляли. Корректно и твердо. Всякий раз тетушка не забывала извиниться, да я и не думал обижаться, находя приют либо у Катюхи с Ленкой, либо в многокомнатной квартире Лехи Вараксина, моего корешка и нашего незаменимого басиста. Жизнь – это жизнь, за тетушку можно было только радоваться.

Дожевав пицу, я устроился перед телеящиком и лениво застучал по клавишам дистанционного пульта. Политиков послушно сменили американские гангстеры, гангстеров – полицейские, а в конце концов возник старенький Таривердиев, играющий что-то на пианино. Одним ухом прислушиваясь к бурчанию в животе, вторым – к Таривердиеву, я откинулся на спинку кресла и сомкнул веки. Еще бы юную Пугачеву запустили, совсем стало бы хорошо. Скажем, что-нибудь из «Иронии судьбы»… Лучшие, если разобраться, из ее песен. Недаром Вараксин так и поделил времечко: эпоха ранней Пугачевой, эпоха поздней Аллы. Есть в этом некий потаенный смысл. Определенно есть…

Руки и ноги постепенно теплели, кажется, и в полушариях, переживших как минимум четырехбальное землетрясение, начинал устанавливаться относительный порядок. Великое дело – молодость! Болезнь Паркинсона мне определенно пока не грозила. Сон, еда и Катюхи – все шло только на пользу!