Татьяна Ярославская - Золотой скорпион

– Ильдар, я знаю, что такое чистая зона, – смеялась Маша. – А там что?

– Ой, Машка! Это святая святых – туннельные микроскопы. Здоровенные, черти! Ты представить себе не можешь: с их помощью можно перемещать атомы, как горошины пинцетом, выбивать электроны, практически превращать одно вещество в другое. Грубо говоря, мы сможем из свинца делать золото!

– Ты похож на средневекового алхимика, они тоже искали философский камень именно для этого.

– Вот видишь, люди еще в те дремучие времена догадывались, что в этом нет ничего невозможного!

– Ага, и за такие догадки их иногда сжигали на костре, – кивнула Маша.

– Так ты придешь на открытие?

– Да приду я, приду! В конце концов, я же должна сделать о твоем центре хорошую статью в моем еженедельнике.

– Кстати, – вспомнил Ильдар, – что ты решила с работой? Уходишь?

– Нет, – покачала головой Маша. – Не ухожу.

– Жаль. Хотел тебя все-таки к себе переманить. Что так?

– Начальник отдела уходит на телевидение. Вроде как на повышение. А меня главный редактор уговаривает временно занять его место, пока не подыщет подходящего человека.

– Ясно. Нет ничего более постоянного, чем временное. Кто ж на это место больше подходит, чем ты? Пашка-то уже знает?

– Нет. Не знает, – вздохнула Рокотова.

– Но вы же, кажется, хотели после свадьбы перебраться в Москву?

– Да? И кто, интересно, тебе такое сказал?

– Так Пашка и сказал, – удивился Ильдар.

– А вот мне он ничего подобного не говорил и официального предложения не делал, – разозлилась Маша.

– Маш, ты прости, я думал, у вас уже и день свадьбы назначен…

– Нет, ничего не назначено. У нас все как-то замерло в одной поре и не движется ни к свадьбе, ни к разрыву. Впрочем, нас обоих все устраивает, так что ты за меня не волнуйся, – через силу улыбнулась она. – Ладно, пойдем, ты обещал показать мне фармацевтический цех.

Маша Рокотова вернулась домой раньше обычного и, разуваясь в прихожей, слушала, как спорят в комнате ее сыновья.

– Ты в этом идти собрался? – возмущался Кузя. – Это что за цвет вообще?

– Хаки, – нехотя буркнул Тимур.

– Каки! Ты сдурел? В этом на первое свидание идти!

– Да твое-то какое дело!?

– Как это – какое? Ты мне брат, а не поросячий хвостик! Слушай, что тебе говорят: снимай эту лабуду…

Маша притаилась за дверью, едва сдерживая смех. Из комнаты доносилось позвякивание вешалок в шкафу и Кузино озабоченное бормотание:

– Это не пойдет… Это – тоже не пойдет. А вот это? Не, тоже не годится.

Кузьма считал себя профессионалом во всем, что касалось девушек и одежды. Девушки были его страстным увлечением, одежда – работой. После занятий в медицинской академии он подрабатывал фотомоделью в студии Машиной школьной подруги Софьи Дьячевской, а в сезон – демонстратором одежды в Доме моды. За все это он получал неплохие деньги и очень гордился своей самостоятельностью.

Второй ее сын, Тимур, тоже был парень самостоятельный, но во всем, что не касалось слабого пола. Девчонок он и в школе и теперь боялся, как огня. И вот, поди ж ты, первое свидание!

– Наденешь это и эти вот штаны, – менторским тоном изрек Кузьма. Так десять лет назад сама Маша говорила сыновьям, что они наденут шапки и шарфы, когда того явно требовала погода.

– Кузь, это твоя рубашка, я в нее, во-первых, не влезу, а, во-вторых, лучше застрелюсь, чем надену.

Тимур Каримов, родной сын Маши Рокотовой, в свои девятнадцать лет был рослым и широкоплечим, смуглым и черноволосым. Всей внешностью, а особенно дерзким взглядом чуть раскосых глаз и жестким изгибом тонких губ, он как две капли воды походил на своего отца, Ильдара Каримова.

Кузя Ярочкин, сын приемный, попавший в их семью еще в пятилетнем возрасте, к тем же девятнадцати годам тоже вырос и возмужал, но остался худеньким и изящным. У него были узкие плечи, длинные пальцы, молочно-белая кожа и очень светлые вьющиеся волосы с теплым медовым отливом. В общем, тот самый типаж, который был теперь в моде. Конечно, Кузькины рубашки на Тимура не налезут.

– Надевай!

– Нет!

– Ты меня слушай!..

– Черт, зачем я только сказал тебе?

– А то я бы сам не догадался.

– Дай мне уйти спокойно…

Маша решила, что пора вмешаться.

– Привет, мужики! Кузя, иди там сумку с продуктами разбери.

Она ухватила Кузьку за рукав и вытянула его из комнаты, подтолкнув по направлению к кухне. Потом снова заглянула в комнату, которую привыкла называть детской. Дети выросли, название осталось.

– Ты готов? – спросила она Тимура. – Иди давай, а то он с тобой потащится.

Тимур улыбнулся, благодарно вздохнул и, поцеловав на ходу мать в щеку, прокрался к выходу.

– Задержишься – звони, – велела она, закрывая за сыном дверь.

– Ма! А где сумка-то? – проорал из кухни Кузя.

– Нигде, – сообщила Маша.

– Как это?

– А так это. Тимур и без тебя во всем разберется, что ты его поучаешь, как маленького?

– Ой-ой! Большой! А ума… Палата. Номер шесть. Так и пошел в этой робе цвета каки?

– Эту рубашку защитного, между прочим, цвета я ему купила.

– Так я разве спорю? Он от кого защищаться-то собрался? От Маринки что ли?

– А вот с этого места поподробнее, – попросила Маша, наливая себе чаю и усаживаясь в свой любимый уголок у окна. – Марина – это кто?

– Ага! – оживился Кузя. – То не суйся, а как информацию добывать!..

– Слушаю тебя.

– Марина Полякова, восемнадцать лет, работает лаборанткой на кафедре политологии. Волосы темные, фигура нормальная, Тимка ж не понимает в этом ничего, – отрапортовал Кузя. – Что еще? На свидание Тимку нашего сама пригласила. От него разве дождешься?

– Откуда ты все это знаешь? – изумилась Маша.

– Тимка сам рассказал.

– Сам?! Да-а, такое впечатление, что это не он будущий юрист, а ты. У тебя в академии-то как дела?

Кузя махнул рукой.

– Как у меня могут быть дела? Два зачета, три пятерки. Один экзамен остался.

Действительно, дела у Кузи в медицинской академии были поразительно однообразны. Он словно решил собрать в кучу все возможные отличные оценки и реабилитироваться за тот первый раз в анатомичке, когда он, к своему стыду, грохнулся в обморок.

Тимур тоже учился неплохо, но таких результатов все же не показывал. Может, потому что в обморок он с самого начала не падал. Особенно сложно складывались его отношения с заведующим кафедрой философии, неким Павлом Федоровичем Жуковым. С тех пор, как еще на первом курсе профессор Жуков поставил Тимуру тройку за экзамен, Маша каждый день только и слышала, какая он сволочь.

Честно признаться, она не идеализировала своих мальчишек и не доходила до слепого обожания, Тимка вполне мог недоучить или запутаться на экзамене и заслужить ту первую тройку. В эту сессию он зубрил, как сумасшедший, и курсовую работу писал именно по философии, хотя ему явно больше нравилась политология. Теперь понятно, почему она ему так нравилась.