Анна Ольховская - Мистер Камень

На вершине холма всегда холодно, гораздо холоднее, чем внизу, на березовой аллее, но я люблю этот холод, он отрезвляет и притупляет боль, как лед на травму. Когда первая вспышка позади, я в очередной раз позволяю себе подумать, какой все-таки нелепый получился памятник. Начать хотя бы с того, что территория, закрытая дорогим черным мрамором и четко обозначенная бронзовой оградкой, просто огромна. На целый клан, хотя там, внизу, покоится только один человек. Но это с запасом – когда придет время старшего поколения. Одинокое имя, начертанное золотом, смотрится на большой плите сиротой. От портрета веет жизнью – в нем было столько жизни, что даже смерть не сумела ее проглотить полностью, поперхнулась.

Над плитой с именами, прямо в центре, смиренно сложила в молитве изящные руки Дева Мария. Рядом с ней, по обеим сторонам от мрамора, устроились три бронзовых ангела, пухлые и печальные. Оградку украшают кованые растения – пионы, ландыши, розы и ветки плюща. Всего этого слишком много, слишком нарядно. Каждая деталь сама по себе была бы неплоха, но вместе они становятся посланием слишком глубокого горя. Как будто те, кто остался в живых, пытались загладить свою вину перед умершим, одаряя его тем, что ему уже не нужно. Отец семейства на такое бы не пошел, я его знаю, он умный дядька – все в себе, ничего для толпы. Думаю, дело взяла в свои руки его жена. А Ларин-старший просто санкционировал это угрюмым «Да делай ты что хочешь, женщина!»

Она и сделала. Не думаю, что это понравилось бы тому, кто смотрел на меня с портрета на мраморе. Мне иногда кажется, что в тихой песне ветра я слышу его смех… Они похоронили меня под свадебным тортом с розочками – нет, ты можешь себе это представить? Додумались!

А может, он не сказал бы ничего. Он любил мать и понял бы, зачем ей это нужно.

Рядом с лавочкой из черного дерева на границе черного мрамора стоят большие вазы из этого же камня. Они – для живых цветов. Очень правильное решение, обычно живые цветы на кладбище – так себе идея. Из-за дождей и ветра они быстро гниют, становятся скользкими, налипают на все подряд. Потом вместе с ними приходится выкидывать декоративный гравий или долго отмывать плиту. Я это знаю, потому что подруги Лены таскают на ее могилу тюльпаны, и отучить их от этого невозможно, равно как и приучить убирать за собой.

Но эта могила – прибранная, недавно тут кто-то был. В одной из ваз стоят белые хризантемы, уже тронутые ночными заморозками, но вполне симпатичные. Рядом с ними – ссохшиеся розы. Их я выбрасываю и заменяю на те, то принесла с собой.

Два цветка с крупными соцветиями. Толстые, будто из бархата вырезанные лепестки. Цвет – багровый, очень темный, на изломе будто бы черный. Да и сорт называется «Черная магия», хотя выбирала я его без отсылки на собственную профессию. Подарки для мертвых – это дань со стороны живых, и мой подарок заставляет меня думать о грязи и запекшейся крови. Я даю ему понять, что все помню.

Покончив со сменой цветов, я уселась на лавочку перед могилой. В абсолютной пустоте, поглотившей кладбище, я не вижу угрозы. Как раз такие условия мне и нужны, при тех, кто еще жив, я не решусь говорить о том, что для меня по-настоящему важно.

– Ты будешь смеяться, но мне снова нужна твоя помощь, – говорю ему.

Нет нужды произносить это вслух. Он меня не услышит, он далеко… глубоко. Но мне хочется, чтобы рядом с мелодией ветра звучал настоящий голос.

Давай притворимся, что мы оба здесь.

– Не могу сказать, что я попала в беду… Собственно, меня это вообще не касается. Только вот никто, кроме меня, не ищет правду. Речь пойдет о моей работе. У меня есть клиентка… у меня была клиентка. Я тебе о ней расскажу.

И я действительно рассказываю. Образы мертвых в чем-то похожи на марионеток: у нас есть власть над ними, именно мы придумываем, что они сказали бы, что сделали бы здесь и сейчас. Иногда это даже противоречит реальности, потому что так нужно. Например, безжалостно циничная часть моего сознания говорит, что он вряд ли даже дослушал бы меня, он терпеть не мог долгие рассказы. Но он мертв, и это уже не важно, поэтому я воображаю, что он сидит здесь, на этой лавке, и осторожно обнимает меня за плечи, чтобы показать: он рядом, он на моей стороне.

Рассказываю я больше для себя, чем для него, и снова вижу кучу нестыковок. Оставленный у постели талисман. Потерянный тигровый глаз. Короткий промежуток времени между каким-то важным решением, принятым Региной, и ее внезапной смертью. Все те действия, которые она не могла совершить по доброй воле.

– Я точно знаю, что она себя не убивала. Я не могу больше притворяться, что это не так. Зато я не знаю, что делать! Меня никто не поддержит, мне никто не поверит. Получается, если разбираться в этом, то только самой. А я понятия не имею, с чего начать! Когда читаешь книжки, кажется, что все просто. Иди, собирай улики, говори со свидетелями… Да не будет со мной никто говорить! Я всего этого не умею…

Он продолжает смотреть на меня с надгробья. Портрет бесцветный – лазером нанесен на камень. Но в сухую погоду его линии кажутся светло-серыми, такой вот контраст внутри камня. Поэтому и глаза, в которые я смотрю, светло-серые. Это правильный цвет, настолько правильный, что даже жутко.

Он бы наверняка вызвался помочь мне. Не из жалости к Регине, она его особо не волновала. Но теперь запахло жареным, приключениями, безрассудством… Да, он подписался бы на это не глядя. Поэтому я снова пользуюсь правом кукловода и заставляю его вымышленный образ говорить мне, что я должна поберечь себя и не лезть в дело, от которого веет криминалом. У меня ведь работа… Обязанности… И вообще… Ну а то, что дочка Регины вырастет с этим грузом на душе… Мое какое дело? Меня никто не спас, сама выкрутилась!

– Мне не нужен план действий, – уточнила я. – Нужно, чтобы ты подал мне знак. Я ведь тоже верю в мистику… Чуть-чуть верю. Только – т-с-с! Не говори никому. Если ты дашь мне знак, клянусь, я остановлюсь и дальше в эту историю лезть не буду.

Следующие минут десять-пятнадцать я сидела на лавочке и честно ждала знака. Знака не было. Сложно сказать, на что я вообще надеялась… Может, на то, что внезапный порыв ветра бросит багрово-черные розы к моим ногам? Или что на мраморное надгробье вдруг сядет маленькая, взъерошенная от холода птичка? Нет, что это я, какая маленькая птичка – черный ворон! Тогда я буду знать, что он наблюдает за мной и поддерживает мое решение.

Но знака не было, а ждать становилось совсем уж неуютно. Осеннее солнце не грело, и я рисковала примерзнуть к скамейке. Еще один бронзовый ангелочек, никто и не заметит! Так и не получив ни совета, ни поддержки, я собралась уходить.

Я поднялась, поплотнее завязала шарф, частично закрывая им лицо, я была уверена, что я все еще одна на кладбище, и относилась к этому вполне обыденно. Лишь повернувшись спиной к могиле, я увидела на дорожке темную фигуру. Среди ярких красок осени и рыжего солнца она казалась слишком черной – как пролом в пространстве, как вестник из другого мира. А хуже всего было то, что она стояла достаточно близко и я смогла рассмотреть этого человека.