Антон Мищенко - Счастье безумца

Безработица, бандитизм, коррупция в каждой отрасли, и острый контраст бедного слоя населения с процветающе-криминальным. Забавно было наблюдать, как на светофоре, подрезав очередной ржавый "москвич", останавливался "мерседес" с новым российским бизнесменом за рулем. "Москвичи" бизнесмен не замечал, владельцев их и вовсе не считал за людей, не удостаивая их вниманием, лишь вальяжно вращал руль одной рукой и кричал в здоровенный мобильный телефон, на другом конце которого находился подобный ему персонаж.

Меня, десятилетнего пацана, тогда все это не волновало в силу возраста, но тот факт, что жизнь изменилась в худшую сторону, я понимал. Мама работала бухгалтером на местном заводе, куда я заходил после школы, чтобы забрать сестру, которую с утра она была вынуждена брать с собой. Дома я, как умел, готовил обед, чтобы мама могла перекусить после работы, перед тем, как отправиться на вторую. Смена уборщицы в гостинице длилась до полуночи, а в восемь утра снова начиналась смена на заводе. Денег все равно не хватало, и кратковременные стимулы, вроде продажи старой отцовской "копейки", ненадолго выравнивали положение.

Именно тогда у меня и обнаружилась нездоровая тяга к огню. Впрочем, мне она поначалу не казалась чем-то странным, и относился я к ней, как к обыкновенной привычке, наподобие ковыряния в носу или хруста пальцами. Привычка меня не беспокоила, однако быстро и прочно мной овладела, и я чувствовал себя неуютно, если, отправившись в школу или на улицу, забывал взять с собой коробок спичек. Сидя где-нибудь на заборе, я поджигал спички и одну за другой бросал вниз, глядя, как они сверкают маленькими огоньками. Любил также подпалить сухие листья, обрывки бумаги, или любой горючий мусор, и смотреть, как он превращается в пепел.

Но этого становилось мало, и с каждым днем я ощущал все более острое желание поджечь что-то покрупнее, нежели куча сухих листьев. Наша дворовая компания состояла из трех пацанов: помимо меня был еще Аршам Дарбинян и Коля Звонарев; и оба моих друга с радостью согласились, когда я предложил забраться на заброшенную стройку и подпалить один из деревянных сараев, в которых некогда жили рабочие. Несмотря на сырую погоду и холод, затея удалась на ура, и уже через несколько минут после того, как я вынул из кармана коробок спичек, сарай полыхал, превратив сумеречный вечер едва ли не в яркий день.

Я помню, насколько сильный прилив эмоций я испытал в тот вечер. Огонь так заворожил меня, что на какое-то время я выпал из реальности, загипнотизированный зрелищем. Впервые за свою жизнь я почувствовал столь сильную эйфорию, которая, я до сих пор в этом уверен, способна вызвать тягу к жизни даже у самого законченного ипохондрика. Из забытья меня вырвали друзья – им сначала едва не силой пришлось тащить меня со стройки, а когда я опомнился, совсем рядом уже звучали сирены пожарных машин.

Позже в тот вечер, когда я пришел домой, то наткнулся на суровый взгляд матери, которая откуда-то знала, что столб дыма, тянущийся со стройплощадки – дело моих рук. Скрывать что-либо было бесполезно, так как радость и возбуждение довольно заметно были выражены у меня на лице, и оправдываться, на ходу лавируя в потоке собственной лжи, я был просто не в состоянии. Мама умела быть строгой, когда нужно, но в тот момент я заметил, что за сурово сдвинутыми бровями скрывается страх. К моему удивлению, вместо того, чтобы устроить мне заслуженную взбучку, мама отвела меня на кухню, и сказав сесть на стул, плотно закрыла дверь, на случай, если любопытная Маша решит подслушивать.

Я не совсем понимал, что происходит, и все еще ожидал неприятностей, а мама, сев напротив, спокойно спросила:

– Давно тебя тянет поджигать?

– Не знаю, – я пожал плечами и задумался, – С лета, наверное.

– А еще что-нибудь хочется? – голос ее звучал настороженно, она боялась услышать мой ответ, – Обидеть кого-то хочется? Навредить кому-нибудь?

Я отрицательно покачал головой, так как подобных наклонностей у меня и впрямь не было. Внезапно меня осенило, чего так опасается мама, и меня самого пробрала неприятная дрожь.

– Это из-за него? – спросил я, – Я могу стать, как отец?

Мама чуть заметно вздрогнула. Видимо, она до последнего пыталась оттянуть главный контекст всего разговора.

– Нет, – заверила она нас обоих, – Нет, Витя. Таким ты не станешь. Ты… Ты ведь можешь себя контролировать? Ты отдаешь отчет своим поступкам?

На этот раз я положительно кивнул, хотя тогда не совсем понял, что мама имеет в виду. На самом деле, отчет поступкам я действительно отдавал, и не стал бы ничего поджигать там, где меня могли поймать. Голова у меня работала нормально, что касается развития. В школе я учился неплохо, не выделяясь среди других детей, но после того разговора моя тяга к огню стала пугать меня, и одновременно манить.

– Хорошо, раз так, – продолжила мама, – Ладно, иди купаться и спать. Завтра в школу.

На самом деле тот разговор был несколько длиннее: мама объясняла, почему мне следует держаться подальше от неприятностей и что для этого нужно делать. Но такие разговоры есть в каждой нормальной семье, и с годами он благополучно забылся. Я встал со стула и уже повернулся к маме спиной, когда она спросила:

– Ты ведь постараешься больше ничего не поджигать?

– Да, – коротко отрезал я, радуясь, что не смотрю ей в глаза в этот момент.

Я знал, что это неправда, и мог лишь обещать, что не буду ничего поджигать в ближайшее время. Мне не было известно, сколько продлится запал после сарая, но одно я мог сказать точно – то чувство, которое я испытал, глядя на устроенный мной пожар, будет преследовать меня, требуя испытывать его снова и снова.

Можно сказать, что в тот вечер настал переломный период, сделавший из меня того, кем я позже стал. Хотя главную роль сыграл совсем другой человек, вскоре появившийся в нашей жизни и круто ее изменивший, но обо всем по порядку.

Глава 2.

После того, как мы подожгли сарай, прошло около недели, и жизнь продолжалась, вернувшись в свое русло. Была суббота, и мы сидели на лавочке во дворе, по очереди передавая друг другу "тетрис", который Аршаму прислал отец из Москвы. Он, его отец, уже больше года работал в столице, присылая семье деньги и готовя почву, чтобы перевезти их из Сосногорска. Моя мама общалась с Вануш, матерью Аршама, и я был в курсе того, что его отец связан с торговлей и часто рискует, поскольку эта отрасль плотно переплеталась с незаконной деятельностью.

Колины же родители погибли, и он жил с бабушкой в конце квартала, что почти каждый раз вспоминала наша соседка Нина Вячеславовна, дабы использовать это, как повод прогнать его. Она была эдаким дворовым гестаповцем – противная бабища, вечно брюзжала, ворчала, собирала и распространяла слухи и везде норовила вставить свои пять копеек. Я часто ловил себя на мысли, что очень хочу поджечь ей дверь, и останавливало меня лишь то, что если начать пожар в нашей пятиэтажке, то до приезда пожарных выгорит весь подъезд.