Наталья Солнцева - Смертельный псевдоним

Глаза молодого человека подернулись влагой. Ева испуганно тронула его за рукав, заставляя прийти в себя.

– О! – воскликнул актер, обращая мутный взор на свою спутницу. – Я хочу избежать смерти! Я ведь еще так молод! Я талантлив. Я мог бы затмить самого Шекспира. Думаете, кто пишет пьесы для театра? Их пишу я! И я должен умереть в самом расцвете жизни, карьеры, любви… Помогите мне, Ева!

Он приблизился к ней, прижался лицом к ее волосам. Ева замерла, чувствуя себя в объятиях тигра или… безумца. Что придет ему в голову в следующий миг?

– Но Генри Дарнли ничего не писал, – забормотала она, осторожно пытаясь высвободиться. – И он расстался с жизнью не в Дептфорде, а в поместье Керк-О-Филд, в Шотландии. Вы что-то путаете, Крис! Вы слишком вошли в роль. Это опасно. Так можно и…

– Потерять рассудок? – усмехнулся молодой человек, разжимая руки и выпуская ее. – Ошибаетесь, Ева. Я в здравом уме и полной памяти! Я умираю не только как Генри Дарнли, но и как Кристофер Марло. Смерть повсюду. Она преследует меня! Она тенью крадется за мной! Вам не понять. Я хотел скрыться от нее здесь, в Москве, перепрыгнул четыре столетия… и все напрасно! – Он горько рассмеялся. Замолчал, наклонился и взял пригоршню снега, слепил снежок, со всей силы запустил его в стену. – Проклятие! Над некоторыми людьми тяготеет проклятие. И я – один из них. А вы, Ева?

Она невольно попятилась.

– В-вам пора на репетицию…

– Не пугайтесь, – улыбнулся актер, меняя выражение лица. – Я просто тренируюсь, обкатываю монологи из новой пьесы. Вы видели афиши? «Ошибка лорда Уолсингема». Приглашаю вас на премьеру.

Ева ему не поверила. Ей хотелось немедленно уйти из этого сумрачного закоулка, прервать тягостный разговор.

– Идемте, – громче, чем следовало, сказала она. – У меня через полчаса начинается занятие. Я преподаю испанский язык.

Молодой человек вывел ее на улицу, в шум и оживление, в поток прохожих.

– Где мы были? – спросила Ева, которой стало неловко за свои страхи.

Актер развел руками:

– Забудьте! И простите меня. Я, кажется, переиграл. Это была шутка!

Он засмеялся. Ева попыталась улыбнуться – неудачно. Вместо улыбки ее лицо исказила напряженная гримаса.

– Плохой из меня кавалер получился, – как ни в чем не бывало сказал Кристофер. – Хотел вас развлечь, а вместо этого испугал. Но я обещаю исправиться! Бегу на репетицию.

Он сделал почтительный поклон и хотел поцеловать Еве руку. Она непроизвольно отдернула ее, засунула в карман.

– Вижу, мои дела совсем плохи, – расстроился молодой человек. – Дайте мне хотя бы свой телефон! Я вовсе не собирался портить вам настроение, Ева. Наоборот! Вы мне очень нравитесь, клянусь. Вот я и решил пооригинальничать. Неужели вы меня не простите?

Он скорчил такую забавную мину, что Ева смягчилась. Ничего же не произошло! Это все ее депрессия. Не хватало еще на людей бросаться.

– Хорошо, – сказала она, достала из сумочки визитку и протянула актеру. – А вы взамен дайте мне свою.

– С радостью, но пока не обзавелся! Я поступлю вот так. – Он вырвал из карманного блокнота листок, написал номер телефона. – Держите! Звоните мне рано утром или поздно вечером, после двенадцати.

– После двенадцати – это не вечер, это ночь! – усмехнулась Ева.

– Спектакли заканчиваются в одиннадцать, пока доберусь до дому…

– В Лондон? Или в Эдинбург? – пошутила она. – А может быть, в Дептфорд, под бочок к прекрасной вдовушке?

– Поделом мне! Я заслужил вашу иронию. До свидания.

Молодой человек повернулся и поспешно скрылся за дверями театра. Ева рассеянно сунула листок с номером телефона в карман. Ей не давала покоя Элеонора Буль, хозяйка деревенской гостиницы. Знакомое имя…

По дороге домой, сидя в вагоне метро, Ева порылась в сумке, нашла смятую, чудом уцелевшую программку «Прекрасной злодейки». Элеонора Буль – псевдоним одной из актрис. Что за чертовщина?

От главного врача Смирнов отправился в кабинет хирурга Адамова. Здесь он расположился свободно, как хозяин, пусть и временный. Семенов разрешил ему опрашивать любого сотрудника, с которым он сочтет нужным поговорить, но слезно умолял не тревожить пациентов. Сыщик пообещал. В этом «монастыре» существовал свой устав, и его не следовало нарушать.

Первой на беседу Всеслав пригласил тетю Полю.

– Можно? – робко спросила она, приоткрывая дверь.

Тетя Поля оказалась невысокой женщиной средних лет, с рано постаревшим лицом, с забранными в хвост жидкими волосами и натруженными руками. Она вошла и села на краешек дивана. Предложение сыщика расположиться поближе для удобства разговора тетя Поля решительно отвергла, упрямо качая головой.

– Я тут буду, – пробормотала она, исподлобья кидая на Всеслава недовольные взгляды. – Меня уже расспрашивали. Больше я все равно ничего не знаю.

Сыщик любезно улыбнулся.

– Конечно. Я только хочу кое-что уточнить. Полина Андреевна, что вы делали в ту ночь, когда убили Лейлу Садыкову?

– Уборку, как всегда. Но это до девяти вечера. Потом некоторые пациенты спать ложатся, и беспокоить их нельзя, – ни ведрами греметь, ни пылесосом гудеть, ничего такого. Ну, иногда доктора просят чайку вскипятить, еще чего-нибудь. Я делаю. А иногда и пациентам требуется поднести что-то, унести. Попадаются страсть какие капризные! Разве одна дежурная сестричка со всеми справится?

– После уборки вы чем занимались?

Тетя Поля подняла голову вверх, беззвучно зашевелила губами.

– Помогала Лялечке стерилизовать инструменты, – наконец произнесла она. – Потом меня одна дамочка позвала, попросила подать чаю. Ей вставать было нельзя. Я приготовила чай, отнесла. Потом… ох, запамятовала! Кажись, села в холле телевизор смотреть. У меня бессонница, а таблетки я пить не люблю, вот и коротаю времечко, как получится. Ночное дежурство мне не в тягость, а в радость!

– Вы тем вечером посторонних в холле или в коридоре не встречали?

– Нет. После девяти посетители расходятся, у нас порядок такой, – сказала санитарка. – Доктора Адамова видела, но он ведь не посторонний. Они с Лялечкой сели ужинать, а меня попросили в дежурке побыть, у пульта. Ну, вдруг кому из пациентов плохо станет или еще что. Поели они… Ляля вернулась, отпустила меня телевизор смотреть.

– Куда вы пошли, в холл?

– Да. Куда ж еще? – Она заплакала, громко шмыгая носом. – Больше я Лялечку… живой не видела.

Прежде чем беседовать с персоналом клиники, Смирнов изучил обстановку, осмотрел расположение палат и других помещений. Из холла дверь в комнату дежурной медсестры увидеть было нельзя.

– А что вы смотрели? Сериал?

– Итальянский! – ответила тетя Поля. – «Разбитое сердце» называется. Сижу я, значит, слезами обливаюсь… Когда фильм закончился, я на другой канал переключила.