Светлана Марзинова - Бриллиантовая пыль

Когда-то историю появления в Нининой жизни Андрея и этого браслета знали четыре человека. Они сами, дед Леша да еще Имъял, странная жена его сына. Имъял давно пропала, Нина убита, и теперь хранителей тайны осталось только двое.

«Пожалуй, надо взять эту побрякушку с собой в Архангельск, — пришла Алексею Яковлевичу внезапная мысль. — И если Андрюха не захочет мне помочь с Зойкой, я ему предъявлю этот браслетик. Пусть припомнит, чем он обязан семье Журавлевых».

Не зря, не зря шестнадцать лет назад недоумевали знакомые — откуда взялся у Нинки такой видный парень, вспоминал дед. «Не по себе дерево срубила», — шептались соседки, имея в виду невзрачную Нинкину внешность. А взялся этот молодой инженер Легостаев вовсе не с соседней стройки, как преподнесли они историю его появления. Да и фамилия его была в то время совсем иной, и профессия. Андрей явился из тюремного медицинского изолятора, где он, больной заключенный, отлеживался на попечении Нины, работавшей там врачом. Вернее даже сказать, с тюремного кладбища, на которое он угодил ее стараниями.

Тогда, в середине восьмидесятых, Андрей Крашенков был залетным торговцем «черными» алмазами, которого нелегкая занесла в Якутию, где его повязали как лишнее звено в той самой иерархической криминальной цепочке. По чьему-то поручению — чьему, он на следствии не признался — Андрей скупал камни. Его сдали местные торговцы, пронюхавшие о появившемся конкуренте. И теперь он мотал положенную судом пятилетку в колонии общего режима, что находилась близ Мирного. Отсидев уже несколько месяцев, Крашенков подхватил какую-то простуду и был отправлен к Нинке в изолятор, где закрутил с ней шашни. Молодая девчонка влюбилась в красавца парня и всячески продлевала его лечение, чтобы подольше быть рядом с ним. В конце концов совершенно потерявшая голову Нина придумала план побега — фантастический и очень рискованный. Для его осуществления ей и понадобилась помощь деда Леши и Имъял.

В основу своего плана Нина положила местные туземные поверья о бриллиантовой пыли, которая, если ее проглотить, вызывает мучительную смерть. Люди про это болтали разное, и по городу ползали иной раз всяческие слухи — кто, кого, когда и как отравил. Некоторые поговаривали, что есть и такое колдовское зелье, что поднимает человека после «бриллиантовой смерти». Это было уж совсем из разряда фантастики, западных сказок про зомби, которым нормальный человек ни за что не поверит. Кто-то, конечно, отметал напрочь весь этот архаичный вздор, а кто-то и сам пользовался услугами местных шаманов. Особенно этим грешили женщины. И очень часто обычные житейские события, носившие характер неожиданных, непредсказуемых, местный люд списывал на колдовство. Если человек внезапно умер или заболел какой-нибудь экзотической болезнью, если бросил жену или, наоборот, нашел, если ни с того ни с сего кто-то обнищал до беспредельности или разбогател до неприличия — во всем виноваты были шаманские порчи, зелья, заговоры. А уж про всяческие погодные аномалии и говорить было нечего — погоду в Якутии «делали» исключительно или шаманы, или духи тайги. Нинка, воспитанная советской атеистической системой, конечно, этой вере сопротивлялась, но недолго — когда вокруг тебя тут и там болтают, подкрепляя свой треп разными случаями, когда каждая вторая женщина бегает к шаману, хочешь не хочешь, а начнешь прислушиваться. Дед Леша помнил, как боролись тогда в ней два начала — современный, обремененный медицинскими знаниями разум и смутная, не поддающаяся объяснениям вера в чудо, в древнее шаманское всемогущество.

Нинка несколько раз ходила к местному шаману — все выясняла, что к чему, все пытала, сможет ли тот приготовить бриллиантовый порошок и существует ли от него противоядие. Выяснила, что такое противоядие действительно есть. Но секрет его знают только старые удаганки, которых осталось в Якутии очень, очень мало. Она долго думала, взвешивала все «за» и «против», советовалась с дедом, обсуждала план с возлюбленным. И наконец решилась. Алексей Яковлевич ее, конечно, отговаривал, убеждал как мог, что все это может оказаться фальшивой надеждой, основанной на предрассудках, и этими зельями она только погубит парня. А не ровен час и сама пропадет, пойдет под суд, если что-то сорвется. Но девушка была упряма — в ней полыхала любовь.

Скрепя сердце дед согласился помочь молодым в этой безумной, невиданной авантюре. Он раздобыл алмазы для изготовления смертельного порошка. А удаганку, знавшую секрет противоядия, неожиданно помогла сыскать Имъял. Уж как Нинка сумела найти общий язык с женой его сына, этой чудной якуткой, знает один Бог. Ведь Имъял была очень замкнутой да и по-русски говорила с трудом. Но наверное, любящему сердцу открываются все пути, и ведут их по ним сами ангелы. Хотя в таком-то деле скорее уж демоны. От удаганки, к которой свозила ее Имъял, Нина вернулась окрыленная, со сверкающими глазами, в которых так и искрилось ожидание близкого счастья. И привезла сразу два кисета: для пущей уверенности она попросила старую ведьму изготовить оба порошка — и яд, и противоядие.

Андрею, видно, очень уж хотелось на волю. Время наступало для авантюристов самое что ни есть выгодное: перестройка, дележка, новые возможности. А ему еще пять лет трубить — выйдет, ничего не останется, все расхватают. Оттого он и согласился на тот безрассудный план, цепляясь за любую попавшуюся соломинку, лишь бы получить свободу. Дед потом его спрашивал: как же он на такое решился? Шутка ли — смерть и воскрешение, не страшно ли было? А он только смеялся в ответ: кто, мол, не рискует, тот на нары не попадает.

Что ж, риск оправдал себя. Нина дала Андрею зелье, тот долго бился в конвульсиях, задыхался, сворачивался в судорогах, которые наблюдали все начальники и надзиратели колонии. Через три дня парень будто бы умер. Его смерть констатировала сама же Нинка, записав в бумагах, что заключенный Крашенков скончался от острой кишечной инфекции. Андрей был детдомовцем, без роду без племени, и за его смерть никто бы и не спросил. Во избежание распространения непонятного вируса Нина настояла на том, чтобы тело спешно хоронили на тюремном кладбище. Начальство с такой спешкой согласилось — умер и умер, быстрее избавиться надо, не то не ровен час комиссия какая в колонию нагрянет, неприятностей не оберешься. Все было Ниной рассчитано по минутам — чтобы гроб был закопан уже в сумерках, перед наступлением ночи. Чтобы, как только уйдут с кладбища тюремные работники, они с дедом, прибывшим туда заранее на стареньких «Жигулях», могли как можно быстрее выкопать его и дать «покойнику» противоядие.

Даже и сейчас при воспоминании о той жуткой ночи деда передернуло: до чего было страшно на кладбище, прямо мороз по коже! Ужас охватывал их и от сознания, что разрывают они свежую могилу — а ну как поймают? — и от страха, что Андрей там действительно мертв и никакой порошок ему не поможет. Дед до последней минуты не верил в чудесное воскрешение, считая все это мистификацией, думая, что Андрей впал в какой-то летаргический сон или только притворился мертвецом. Но Нинка божилась, что когда клала своего любимого в гроб, то пульса у него не было. Однако жив он там или мертв, теперь было дорого каждое мгновение. Как сказала удаганка, она наколдовала так, что смерть станет необратимой ровно через три дня, час в час, минута в минуту от приема первого порошка. Нина, правда, подстраховалась и устроила похороны чуть раньше рокового часа.