Валентин Колесников - Тайна старинного портрета. Повесть

– Эй! Давайте я вам Москву покажу! – вдруг предложил Валик.

– А как?! – почти хором закричали мальчики.

– Очень просто. Давайте я влезу на сидение один, а вы все садитесь напротив и меня поднимет аж до облаков.

– Ура—а! – дружно закричали дети.

Валик взобрался на сидение один все пятеро взобрались напротив и его подняло высоко над двориком детсада, над цветочной клумбой, над детьми.

– Ну, видно Москву? – спрашивал белобрысый мальчишка, с широко открытыми синими глазами.

– Видно! – отвечал Валик.

– Анну, покажи! – все дружно бросились к нему, и “ пресс-папье», бросая Валика вниз, перевалилось в его сторону.

– Ну, что вы наделали! Я теперь не вижу ничего.

Но игра потекла уже в новом русле. Про Москву все забыли, принимаясь за игру

«Квач» (в догонялки, кто кого догнал, тот и Квач). За веселыми играми Валик забыл о наказании, но оно поджидало его, грозя неожиданной местью за ослушание бабушки.

– Дети! Всем завтракать! – объявила тетя Оля, – Мойте ручки, вытирайте их полотенцем и за стол.

Дети побросали игрушки, весело с криками, пустились наперегонки к умывальникам. Брызгая на одежду воду, они неумело мыли руки и мордашки, кто—то из них умывался первый раз. Вскоре все уже сидели за столом. Валик уселся рядом с Колей. Коля был старше Валика на целый год. Он прощался сегодня с детским садом. Через две недели ему уже в школу. Сидеть рядом со старшим, считалось почетным мероприятием среди малышни. И Валик почувствовал себя старшим, ведь в школу ему идти в следующем году. Он теперь самый сильный после Коли. А пока тарелка супа появилась у старшего. Коля посмотрел в нее. Валик тоже. В супе плавал огромный белый вареный кусок сала.

– « Ему сало досталось, значит мне попадет мясо», – подумалось мальчику. Откуда он знал это, просто сама догадка подсказала, а, может потому, что Валик не любил сала. Так и получилось, в его тарелке оказалось мясо, конечно кусок в половину меньший за кусок сала в тарелке Коли. Сосед жадно косился на суп валика:

– Валик, а? – окликнул его Коля.

– Чего тебе?

– Ты любишь мясо?

– Люблю! – утвердительно ответил Валик.

– Вот смотри, какой большой кусок белого мяса у меня. Хочешь, я его тебе отдам. А ты мне вот этот свой поменьше.

– То ж сало у тебя!

– Нет, это оно побелело, потому, что свежее. Свежее очень вкусное и всегда белое. А твое старое и жесткое. Долг—о жевать будешь.

Валик вспомнил белое свежее приготовленное бабушкой вареное мясо. Потекли слюнки от привкуса аппетитного куска свежатиной, каким потчевала его бабушка.

– Ну, давай!

Коля зачерпнул своей ложкой мясо в тарелке Валика:

– Сначала ты свое давай. – с аппетитом жуя, проговорил он. Затем зачерпнул свое и положил в тарелку друга. Валик взял» мясо» в рот с привкусом воспоминаний свежатины, стал жевать, не распробовал, проглотил. И уже, глотая, почувствовал тошноту от безвкусного куска свиного вареного жира, медленно продвигавшегося по пищеводу. Снова обидно защемило сердце от обмана Коли, считавшемся другом. Валик еле сдерживал слезы. Кушать не хотелось. Кусок жира застрял в горле тошнотворным препятствием. А ведь такой ароматный свежий горошек, зеленый укропчик и коровье домашнее масло сверху в супе. Любимый суп, теперь казался безвкусным. А тут еще повариха прицепилась:

– Ты что не ешь?! Анну ешь!

Воспользовавшись минутой, когда она отвернулась, Коля схватил тарелку супа Валика и выплеснул под стол, затем быстро поставил порожнюю перед растерявшемся другом. Повариха обошла вокруг длинного стола и вновь приблизилась к ребятам:

– Ну, вот молодец. Добавки дать?

– Нет, я уже не хочу.

– На, вот, пей компот.– она поставила перед Валиком граненый стакан грушевого компота, пахнущим дымком. Валик в мгновение осушил стакан, таким вкусным показался напиток после порции вареного, отвратительного жира. Казалось, дай ему ведро компота, в тот памятный момент, то половину ведра наверняка выпил бы. Но порции были строго ограниченные.

– Все дети поели? – обозвалась тетя Оля, – Теперь дружно встали и пошли строиться. После завтрака, воспитательница тетя Оля, полная и неповоротливая от своей полноты женщина, выводила детей в дубовую рощу на мягкую бархатную траву. Она расстелила одеяло под толстым узловатым стволом старого дуба, поместила на него свое тучное тело и принялась за каждодневное свое занятие, штопанье чулков.

– Валик! – позвала она с ядовитыми нотками в голосе. – Ты сегодня наказан и гулять

не пойдешь. Сиди тут и никуда не отлучайся.

Что может быть страшнее за самое страшное наказание для непоседливого мальчишки, как сидеть возле воспитательницы, когда идет веселая игра прямо тут рядом перед глазами. Лишится игры, в которую он рвется всей душой, а строгость запрета не позволяет отдаться наслаждению, тогда игра становится во сто крат привлекательнее, чем есть на самом деле. И это мир взрослых. Что может быть скучнее этого мира? Неужели взрослые не понимают сердец маленьких людей, ведь запреты в этом его возрасте воспитывают обман и хитрость у маленьких. Так сидя рядом с тетей Олей, философски размышлял Валик. И грустные мысли повергали его в дебри рассуждений о том, что взрослые могут только в разрешении стимулировать к игре ребенка, а запрет лишь ужесточает душу, толкает на преступление.

– Валик! – позвал изнывающего от скуки мальчишку, худенький и щуплый сверстник. Его широко открытые серо-голубые глаза, смотрели простодушно. Улыбка приветливая и добрая сияла, а вздернутый носик, делал все выражение лица безгранично наивным. Он жестами стал выманивать Валика за собой. Воспитательница в это время, посапывая, уже клевала носом, как—то умудряясь спать сидя, не опираясь спиной. Валик осторожно встал, на цыпочках забежал за дуб.

– Ну, что тебе, Павлик?

– Пошли, поиграем в Квач.

– А як кто расскажет?

– Та не расскажет. – заверил Павлик. Уговаривать Валика долго не пришлось. Он весело побежал навстречу игре мальчишек и девчонок. Навстречу веселому ветру, не слыша голоса воспитательницы. Когда Павлик остановил его, до сознания донеслось:

– Вот я тебе! Ты ж провинился! Анну иди сюда!

И мальчишка, опустив голову, побрел в сторону зовущей тети Оли. Рядом с воспитательницей ехидно улыбался Леня Очколяс. Правую руку воспитательница уже держала за спиной, недобрый знак для Валика. Мальчик приблизился с опаской, наблюдая за этой спрятанной за спиной рукой. Видно, что—то там крайне неприятное для мальчишки, и страшно приятное зрелище ожидает мальчик Леня. Когда же Валик приблизился на расстояние вытянутой руки воспитательницы, то это что—то оказалось жгучей крапивой, которая прошумела в воздухе, опускаясь на щиколотки Валика под дикий хохот Лени Очколяса. Слезы обиды и огорчения выступили на лице мальчишки, он тихо заплакал, почесывая вздутые красные бугорки на ногах.