Валентин Колесников - Тайна старинного портрета. Повесть

У иконостаса поп в длинной рясе до пят стоял спиной к прихожанам и басом нараспев читал молитвенник:

– Отче наш, Иже Еси, на небесах. Да святится имя Твое. Да будет воля твоя…

Церковный хор, из набожных старушек, звонкими голосами подпевал ему. В черном костюме и начищенных до блеска сапогах, облокотившись на узенькую трибуну, стоял лицом к хору Федосий Кузьмович. На его длинном носу сидели круглые очки. Сквозь них он рассматривал тексты библии и тенором пел вместе с хором. В церковном зале многолюдная толпа прихожан, быстро крестилась в паузах хора. И крестное знамение, и хор, и торжественная тишина прихожан, наполняли воображение мальчишки ощущением какого—то таинства. И поддавшись всеобщему порыву набожности, он сложил три больших пальца правой руки в» пучку», как учила его бабушка, и с замиранием сердца ― крестился. Содеянный жест вызвал трепетное чувство ожидания чуда. Ему казалось, что вот, что—то должно произойти. Хор в это время запел:

– Господи, помилуй, Господи, помилуй. Помилуй, на—а—с…

Но кроме голосов хора, да шуршания одежд, крестящихся ничего необычного, не случилось. Зато бабушка, глядела на внука, со слезами умиления, тепло нежно и ласково.

Валик чувствовал от этого ее взгляда столько уверенности в себе, своих душевных силах, что нет теперь преград в мире, которые ему не преодолеть. Нет черных злых сил, которых ему не одолеть. Валик вздохнул на полную грудь, впитывая в себя атмосферу торжественности и значимости происходящего.

Домой из церкви возвращались весело. Набожные бабушки нахваливали внука, а мальчик чувствовал себя в этот миг не одиноко.

Как—то утром бабушка сказала:

– Ты давно не был в детском садике. Собирайся сегодня пойдем!

– А где мама? – Валик протер кулачками глаза.

– Она в Минске, на сборах.

Так бабушка называла конференцию колхозников, куда была направлена мама Валика. Мальчик не любил ходить в садик. В садике дети часто дразнили его прозвищем» депутат», как сына матери депутата сельского совета Марьяновки. Ему от этого было обидно и неприятно. Он, порой, даже сердился на мать за ее депутатство. У всех матери, как матери, а у него какая-то непохожая на всех. Вечно у нее дела. Везде ей нужно успеть, побывать и на работе, и на сборах, и на ферме, и на выставке. Ну, прямо не человек, а дело. Валику непонятная была добросовестность матери, давно снискавшая ей уважение. Ее любили работники совхоза, односельчане. Зато дети их почти ненавидели ее сына. Валик редко видел маму. Но, случались минуты, когда она появлялась дома и спешила выслушать не сына, а его двоюродную сестру Нюсю. Сестра жаловалась на шалости мальчика. И вместо поцелуев долгожданной мамы, нередко Валику доставался шлепок. Мальчишке становилось обидно за мать, за зловредную сестру, за детей, дразнивших его обидным словом» депутат», и, наконец, за весь мир, за то, что он такой красивый и приветливый допускает существование обид. Мальчишка остро нуждался в друге, задушевном, сильном советчике, который заменил—бы отца. Быть с другом всегда и везде вместе, ощущать его защиту и поддержку, разве это несчастье. Такого друга не было. Одиночество волной захлестывало, подавляло душевные порывы к прекрасному видению мира. Все казалось мрачным, неприветливым, враждебным. Особенно тягостно оно в минуты непонимания его детьми, близкими и родными людьми, и мальчик выдумал себе верных друзей. Так его другом стал перочинный ножик, который помогал ему создавать из срезанных прутиков настоящие» сабли» или» ружья», которыми он сражался со злой крапивой, чувствуя себя в этот миг сильным и отважным. Цветное стеклышко, синее – синее, в котором мир представал в таких синих красках, как в кино, и птицы, и листья в нем, и трава, и небо, все было синее. А небо днем казалось таким, каким было ночью. Только солнце такое же яркое, как всегда, и смотреть на него так же больно, как и без стеклышка. Еще его другом был петушок. Он гордо вышагивал по двору. Его разноцветный хвост развивался на ветру, привлекая внимание несушек. Петушок здорово умел драться. И хоть Валик побаивался его, но считал петушка своим другом, потому, что он никогда не был смирным и вечно задирался к нему. Бывало, растопырит крыло, и боком – боком подступает, воинственно кудахчет, как индюк. Валик «саблей» отпугивает забияку, но все напрасно. С диким кудахтаньем петух прыгает на мальчика, бьет его клювом и принуждает спасаться бегством. Валик прячется за массивной дверью деревянного коридора. А петух с видом победителя, вышагивает, чинно поворачивая бока несушкам.

– Ты снова лег? – окликнула бабушка внука. Валик успел уже задремать, лежа на печке и мечтая о своих друзьях:

– Анну слезай, а-то уже девять скоро! – твердила неумолимо бабушка.

Мальчик неохотно слез с печки. Снял длинный сестрин сарафан, служивший ему ночной рубашкой. Одел трусы и выбежал босиком во двор. Там его поджидал петух. Птица, завидев Валика, покосилась глазом, и было пошла в наступление, воинственно переваливаясь с ноги на ногу, как бы, подражая увесистому гусю. Но скрипнула, отворяясь, коридорная дверь и на пороге появилась бабушка. Петух нехотя отступил, делая вид, что собирает зерно, и никакого дела ему нет до мальчишки. Валику ничего не оставалось делать, как плестись следом за ворчащей старушкой. Они вышли на улицу. Дальше дорога их потянулась аллеей столетних лип, остатки старинного помещичьего парка, буйным цветением встретивших внука и бабушку. Неожиданно бабушка остановилась и внимательно осмотрела мальчика:

– Боже ж ты мой, на кого ты похож?! – она всплеснула руками, ухватила крепко внука за плечи и притянула к себе. Валик завертел головой, но бабушка неумолимо стала облизывать его чумазые щеки, смачно сплевывая грязную слюну.» Умыв», таким образом, внука, она повела его к детскому саду. А, мальчику, так не хотелось туда. Не хотелось расставаться со своими друзьями Ножиком, Синим Стёклышкам, и Петухом, их не разрешалось брать с собой. Валик нехотя плелся следом, намеренно отставал от спешащей бабушки.

– Да иди ж скорей! – подгоняла она внука. Валик подбавлял шага, но как только бабушка отворачивалась, уходила чуть вперед, он снова отставал и, наконец, решил-таки спрятаться за ствол раскидистого каштана.

– Ты видишь, убежало! От паршивца! Анну выходь! – бабушка, ворча, таким образом, возвращалась, проходила мимо, а внук выбегал из схованки и насмешливо говорил ей в спину:

– Б—а-а, а кого вы там зовете?!

– Ну, подожди, от скажу воспитательнице тете Оле, она тебя крапивой, крапивой. Вот будешь знать, как измываться над старыми людьми.

Несмотря на уловки внука, в садик они приходили вовремя. На этот раз все же бабушка нажаловалась воспитательнице. Та с готовностью пообещала наказать непослушного мальчишку. А вот как? Над этим теперь ломал голову Валик. Во дворе его встретил гам детских голосов. Игра шла вовсю. Кто лепил бабки в песочнице, кто дрался за совочки для песка. Кто собирал на клумбе, где, кстати, запрещалось это делать, цветы, пока тетя Оля провожала бабушку Валика. Но лишь только она повернулась в сторону детей, все дети с невинным видом игрались. Шалости мгновенно забывались. Гроза – воспитательница с карающим стеблем роскошной крапивы, была лицом уважаемым и страшным для детского восприятия. Валик влился в группку мальчишек, возившихся у деревянных качелей, внешне чем-то напоминающей гигантское пресс-папье. На мальчишку дети не обратили никакого внимания. Двое из них сидели на сидении слева, а трое справа и с удовольствием качались. От неравного веса качели перекосилась и почти не качалась.