Денис Воронин - Колея к ржавому солнцу

Он сглотнул слюну, отвернулся от окна кафе и едва не наткнулся на спешащую куда-то парочку. Парень с девушкой, не посмотрев на него, машинально расступились, разорвав сцепленные руки. Девушка прижалась к стене, а парню пришлось шагнуть на край проезжей части. Тим обернулся на них. Продолжая разговаривать, парочка сблизилась и снова взялась за руки.

Тим вздохнул. Незаметка – так он называл себя иногда.

Эту свою необычную особенность Тим впервые обнаружил в детском саду, когда воспитательницы забывали его на площадке, уводив всех на обед и «тихий час», предоставляя ему, пятилетнему карандашу, четыре часа свободы, или, наоборот, в группе, если ему не хотелось идти на прогулку. Делавшая всем нестерпимо болючие прививки медсестра регулярно пропускала его. А в подготовительной группе Тим устроил настоящий переполох, сразу после полдника незаметно уйдя из садика и отправившись бродить по городскому пляжу. Пришедшая вечером забрать его бабушка строго смотрела на изумленную воспитательницу. Потом раскудахталась прибежавшая заведующая. Одногруппники Тима тоже не смогли вспомнить, когда тот пропал, да и вообще, видели ли они его сегодня, и с любопытством разглядывали вызванных милиционеров. Тим в это время уже сидел дома. Ему тогда здорово влетело и от бабушки, и от заведующей, и даже от мужа перепуганной воспитательницы, который пообещал в следующий раз надрать ему задницу, а заодно оторвать уши. Оставшееся время, которое Тим провел в детсаду, за ним неотрывно следили то нянечка, то дворник.

Потом началась школа. Учительница, присматривавшая за «камчаткой» своим, как она говорила, «третьим глазом», умудрялась упускать усаженного за заднюю парту Тима из вида. Если бы он не хотел учиться, то у него это бы получилось. Но ему в общем-то нравилось «грызть гранит наук»: учить правила русского языка и математики, заполнять дневник наблюдений за погодой, мастерить на уроках труда. Другое дело, что можно было не бояться неожиданного вызова к доске или замечания в дневник за то, что на уроке играл в морской бой с соседом по парте Ромкой. Ромка Финн (его отец был обрусевшим финном, фамилия у Ромки была смешная – Пюкко), кстати, постоянно обижался за то, что на него таинственная аура Тима не распространялась.

– Ты прямо как Фродо с кольцом, – говорил он с завистью.

Тим пожимал плечами. Он не считал это каким-то волшебством. Скорее, его организм просто обладал странным свойством вроде красного, а не коричневого, как у всех, Ромкиного загара или идеального слуха, на который не могла нарадоваться учительница музыки, у отличницы Нины Аносовой. Ну, может, еще кое-что, что обозначают малопонятным взрослым словом «психология».

Тим по натуре был скромным и немного застенчивым мальчиком, предпочитающим читать книжки и ковыряться в компьютерных программах, вместо того чтобы беситься и хулиганить с товарищами. «Под лестницу» он тоже никогда не ходил, хотя вряд ли бы его там заметили старшеклассники, «хозяева» этого места. «Под лестницей» называлась настоящая лестница, спускающаяся в запертый подвал, где раньше располагался школьный тир, а теперь хранились заросшие пылью сломанные парты, знамя бывшей пионерской дружины и сумки с просроченными противогазами, резко пахнущими резиной. «Под лестницей» был идеальный наблюдательный пункт, откуда можно было, затаившись, заглядывать под юбки поднимавшимся на второй этаж девчонкам. Старшеклассники регулярно устраивали там засады, пытались снимать что-то на телефоны, а среди младших классов про это место и его возможности расползались сильно преувеличенные легенды.

Девочки из его и параллельных классов тоже не замечали Тима, предпочитая общаться с другими мальчиками. С ними, с девочками, незаметность Тима достигала своего максимума, потому что одноклассницы не отвечали даже на его заявки в друзья ВКонтакте. А если они все же начинали с Тимом разговор (чаще всего об учебе), то быстро теряли интерес и, не прощаясь, отходили.

То же самое происходило на улице. На него не обращали внимания ни сверстники, ни взрослые. Были в этом свои минусы – приходилось особо тщательно соблюдать правила дорожного движения, думая сразу за себя и за водителей. Но были и плюсы – например, получалось бесплатно попадать в кино, пристроившись за какой-нибудь большой шумной компанией. Если не попадалась особо дотошная контролерша.

С родными, кстати, это тоже не проходило. Бабушка так вообще видела его спиной и угадывала наперед все его маленькие хитрости и редкие шалости…

Тим свернул на улицу Водной Заставы. Тоска, жевавшая его сердце, не растворилась в пропитанной влагой атмосфере нешироких улочек, а, наоборот, стала более осязаемой. Но от этого ему почему-то сделалось легче. Тим снова вспомнил о том, что услышал в больнице от умирающего Макса. Что-то про спрятанные деньги. Про то, что нужно… Или не нужно? Не ходить здесь. И делать ноги. Где это «здесь»? И почему? Что за деньги, про которые говорил брат? И, главное, где они спрятаны? Макс сказал: «На лодке». На какой? И что за работа?

Тим был еще мальчиком, но уже достаточно взрослым, чтобы понимать: все эти слова Макса больше походили не на правду, а на предсмертный морфиновый бред. Лишних денег, чтобы куда-то их еще прятать, у Макса никогда не водилось. Деньги у брата вообще бывали редко и никогда не задерживались, он тратил их либо на бабушку с Тимом, либо на наркотики. Но здесь, на безлюдной старинной улице, где темнота скрадывала приметы настоящего, хотелось поверить в чудо, в зарытые или просто спрятанные в укромном месте дензнаки. В реальный клад, который, может быть, лежит где-то в сундуке с прогнившей крышкой.

Да уж, найти клад, даже хоть самый небольшой, им с бабушкой не повредило бы. И так приходится жить на одну пенсию, а теперь у них почти не осталось сбережений. А если что случится с бабушкой? Полина Ивановна не жалуется, но Тим видит, что она все чаще и чаще держится за сердце.

Сырость просочилась под куртку, обвив худое тело холодным шарфом. Пора возвращаться домой. Сейчас он дойдет до перекрестка с Подгорной и повернет налево, к дому.

На перекрестке под мутным светом расплывающегося фонаря виднелись какие-то фигуры. Они напоминали одновременно и средневековый ночной дозор, только без шляп, ботфортов и мушкетов, и людей на остановке общественного транспорта. Только никакой остановки там отродясь не было. Тим прибавил шаг, непроизвольно втянув шею в плечи. Ладно…

Их было трое. Двое мокли под дождем, накинув на головы капюшоны, а еще один укрылся в стоящем за углом массивном, занимающем почти половину улицы, будто отъевшемся на блинах с икрой японском кроссовере. Дверь «самурая» была открыта, и водитель сидел в кресле боком, поставив ноги на каменную брусчатку. Из салона доносились негромкие, бьющиеся как стекло, звенящие биты музыки, которая, Тим знал, называется хип-хоп.