Денис Воронин - Колея к ржавому солнцу

Цифры на телефоне показывали почти двенадцать. Бар работал с одиннадцати. Сейчас там малолюдно, как в метро за пять минут до закрытия. Костас решил зайти. Высушить слякоть на «тимбах», согреться, перекинуться парой слов с барменшей, попросить ее налить в пивной бокал крепкого чая с лимоном, покивать головой в такт легкой атмосферной электронике, которую обычно крутили тут днем.

Вышло все по-другому.

На несколько секунд сбитый с толку нуаровым полумраком «Копов», он увидел сидящего за стойкой Артемьева, знакомого опера из Угрозыска. Это был похожий не то на древнего святого, не то на великого грешника мужик в годах. Волосы, присыпанные солью седины, резкие, словно вырезанные из потемневшего дерева, черты лица, пламя в желтовато-серых глазах, даже если Артемьев просто рассказывал анекдот. Впрочем, анекдотов от Артемьева Троцкий никогда не слышал. Говорил Олегыч только о делах. Вот и сейчас, орудуя вилкой в «шлемке» из нержавейки с разжаренной картошкой по-деревенски и свиной отбивной, он потчевал Костаса историей об обрушившемся на него свежем трупе, найденном в сторожке на стройке.

– …Кувалдометром ударили в затылок так, что у того глаза из глазниц повыскакивали. Висели на нервах, как елочные игрушки. И кожу содрали…

Мрачноватое общество, чтобы просто выпить горячего чая, подумал Троцкий, но все равно присел рядом за стойку. До чая, впрочем, дело не дошло. Артемьев сразу предложил выпить спиртного.

– По «соточке», а, Костас? Давай составь старику компанию.

– Ты же на работе.

– И что? Кому это когда мешало? Я почти пенсионер, ценный сотрудник. Руководство не трогает… Главное, завтра не продолжить. Все-таки убийство, нужно найти и покарать виновных… Так ты как?..

Обижать Артемьева, с которым Троцкий работал до перехода в отдел угонов, не хотелось, и он кивнул.

– Молодец!.. Только ты угощаешь, лады? В следующий раз выпивка за мной, а сейчас я на мели. Жене все деньги отдал на новую челюсть. Стоматологи, мать их! Вот кем надо было идти работать!.. Люся, нам еще по сто… Этой, что в первый раз была…

Троцкий стащил с головы «пидорку», снял куртку, расстегнул «адиковскую» кофту, бросив их на соседний стул. Взъерошил волосы, облепившие под шапкой голову. Артемьев покосился на его футболку, по темно-коричневой ткани которой порхали разноцветные бабочки.

– Ты в этой майке как баба, вырядившаяся на Восьмое марта. Не рановато?

Костас не успел ответить на провокационное замечание. Барменша поставила перед ними графинчик и рюмки. В графинчике вязко плескалось что-то похожее на нефть. «Эта, что в первый раз была», оказалась не водкой, а финским ликером «коскенкорва салмиакки», тридцатидвухградусной жидкостью со сладко-соленым вкусом «фазеровских» конфет, в которые добавляют нашатырь. Напиток очень на любителя.

– Ты, конечно, парень симпатичный, но уж больно худой, – заметил Артемьев. – Жениться тебе надо, отъесться.

– Жениться? – усмехнулся Троцкий. – Зачем мне это? На каждом столбе объявления с «женой на час».

– «Жена на час»? – переспросил опер. – Ты с ней за час только пососаки устроишь. Кастрюлю борща сварить уже не успеет. А горячее питание – залог здоровья.

– Да наливай уже…

– Ага… Ну, за Эру Милосердия, которая все никак не наступит, – провозгласил Артемьев, держа в руках наполненную рюмку. – Вроде все сидят за компьютерами, жмут на какие-то сердечки, сексом занимаются… этим… виртуальным… И все равно трупы через день. Не успеваем «глухари» оформлять… У вас ведь так же, Костас?.. У каждого студента-первачка теперь по машине…

Внезапно поняв, что Артемьев хорошо поддал до его прихода, Троцкий опрокинул внутрь себя содержимое рюмки, почувствовал, как алкоголь растекается по языку, дразня необычным вкусом рецепторы, а затем проваливается в пустой желудок. Сразу вспомнилось, как точно так же пил этот напиток в пропахшей пивом рякяля в Хаканиеми. Только компания тогда была другая.

Тут будто кто-то уловил его мысли и зарядил мелодию, которую он не слышал вот уже пару месяцев, но все равно узнал с первых нот сыгранного на ксилофоне проигрыша. Еще недавно он почти не разбирался в такой музыке, а теперь – пожалуйста. «Jaga Jazzist» – солнечный сплав джаза и электроники, звучащий так бодро и энергично, как мог бы звучать витамин С теплым майским днем. Но Троцкого музыка скандинавских джазменов-экспериментаторов телепортировала в другое время. В прошлогоднюю осень.

Лучшие дни в его жизни, которые, как часто бывает, сменились самыми плохими.

Он махнул Артемьеву, чтобы тот наливал, и прошел в туалет, где не было слышно музыку жизнелюбивых норвежцев. Заперся в кабинке и постоял, ухватившись рукой за стену, стараясь отогнать разрушительные воспоминания. Если им поддаться, запланированной «соточкой» обойтись не получится.

Выждав несколько минут, чтобы композиция наверняка кончилась, вернулся в бар, к Олегычу и налитым рюмкам.

– И где ты ходишь? У тебя трубка звонила.

Присаживаясь, Троцкий достал из кармана куртки мобильник.

Что это? Финал «Битвы экстрасенсов»? Телепатия? Совпадение?

Пропущенный звонок был от нее.

Сколько времени они не общались? И вдруг Инга звонит ему прямо сейчас, когда он про нее вспомнил. Мысль и вправду материальна?

Не зная, как поступить, Троцкий повертел телефон в руке. В «Копах» вдруг стало душно и тесно, будто бар уменьшился в размерах. Молча прихлопнув свою рюмку, спросил у барменши:

– Люся, сколько с меня?

Расплатился, оставив немного чаевых.

– Уже пошел? – спросил пожилой опер. – Я думал, повторим.

– Олегыч, извини, пора мне…

Он хотел придумать причину своего бегства, но Артемьева это не интересовало. Он устало уронил взгляд на дно рюмки и так и просидел, пока Троцкий одевался.

– Бывай, Олегыч, – тронул его Костас за плечо и кивнул барменше.

Промозглая улица обрадовалась еще одной жертве, которой можно швырнуть в лицо ледяной моросью. Натянув шапку по самые брови, он свернул к метро и шел, рассматривая дисплей трубки, пока не наткнулся на «паралимпийца» со скрипучим голосом.

Уже у самой «Чернышевской» Костас остановился на красном сигнале светофора. С раздражением нащупал убранный в карман телефон, потрогал пальцами выпуклые кнопки.

Не надо этого делать сейчас, когда вроде бы все зажило. Точно не надо. Будет больно. Из-под сорванных струпьев начнет сочиться теплая кровь.

Поток машин, разбрызгивающих грязную жижу, несся мимо отступившего от края тротуара Троцкого. Сидящим в этих автомобилях людям было плевать на него самого и на то, что сейчас творилось у него внутри.

Тогда ему тоже наплевать.

Он вытащил трубку, разблокировал клавиатуру, выбрал нужную строчку на экране. Больше не раздумывая, нажал кнопку вызова. Когда на том конце ответили, услышал: