Татьяна Хмельницкая - Пеняй на себя! Дневник попаданки

Через полчаса, мы с Дамочкиным шли по широкому коридору без окон и дверей и моё сердце трепетало. Нет, это не было предвкушение чего-то нового, предчувствие сбывающей мечты или ощущение встречи с чем-то необъяснимым или кем-то важным. Это были переживания от того, что я так и не смогла разбить лоб о стену, или раздвинуть створки поддона и оказаться на свободе.

Где-то там, на задворках сознания, вспыхивали мысли о родителях и таяли, не успев разгореться в серьёзное переживание по серьёзной причине. Мне было страшно. Очень страшно. Немыслимо страшно. И все мои раздумья были заняты лишь одним вопросом: Иванушку попробовать прибить сейчас или попытаться взять в заложники?

А что, девушка я крупная: не на спарже и листиках салата воспитанная. Вполне могла и пусть не умением, так весом задавить противника. Это кисейным барышням трудно было бы справиться, а я и дружинником в училище была, когда фестиваль цветов в нашем городке проходил, да и вообще, не из робкого десятка. Постоять за себя умею!

– Мы почти на месте, – сообщил Дамочкин, а я уже хлюпала носом, и глаза щипало настолько, что невольно вытерла их и почувствовала на ладошке влагу.

Слёзы. Ну, вот так всегда! Слёзное рыдание облегчает осознание.

– Это от сухого воздуха. Влага. Тут компрессионный узел рядом. Сейчас будет легче.

Он успокаивал меня – я это понимала. Наверное, своей русой макушкой улавливал эманации моей души.

Будто отвечая на мои мысли Дамочкин притормозил и поравнялся со мной. Я заглянула в его раскосые глаза и опять некстати подумала о том, чтобы обеспечить себе побег.

И тут меня вдруг пронзила страшная по своей нелепости мысль: никогдашеньки я больше не увижу и старую грымзу Анну Сергеевну, живущую по соседству и каждый раз останавливающую меня на улице с единственным вопросом: «Замуж вышла?» И Ваську, который пусть и бывший, но мой. И маму с папой, о которых думать адски больно: как они там родные? И бабулю. Мне вдруг так дурно стало, что захотелось либо в обморок упасть, либо умереть прямо тут от разрыва сердца.

– Тебе плохо? – дотянулся до моего слуха вопрос Дамочкина.

Он совпал с моментом истины – слёзотечением из глаз и поднимающимися из глубины, – из самого нутра женской груди, – рыданиями. Ну, конечно, с моим-то везением я даже отключиться и упасть в обморок не в состоянии! Беда!

– Не убивайте меня, и не сдавайте на опыты! Пожа-а-а-алуйста! – всхлипнула я.

Из глотки вырвался шипящий хрип, и я расплакалась, воя громко и протяжно.

– Ты очень ценна. Что ты себе вообразила? Твоей жизни опасность не угрожает. Большего сказать не могу.

На этом всё! Фенита ля комедия!

28 сентября. 4 часа 02 минуты

Новая глава жизни – повод к истерике, или Ваш мир доставлен – вкусите, побалуйте себя.

Войдя в салон гибрида самолёта и пазика, я плюхнулась на указанное Дамочкиным кресло, пристегнулась и застыла.

Дамочкин расположился напротив и уставился на меня, словно удав на кролика. Моё бесстрашие отказало, и я потупила взор, как делала часто в школе, когда ждала, кого учитель вызовет к доске. Мне казалось, что не смотришь на него, и он тоже тебя не видит. Правда, не всегда это срабатывало, но я каждый раз старалась.

Вообще, непонятно с чего вдруг меня обуяла робость: ведь Дамочкин – обычный парень, да к тому же ещё и дохляк. Шея тонка, телосложение хлипкое, а голова – большая. Глаза, да, красивые, но только глаза, которыми он и смотрел на меня. Бояться сухопарого парня мне, девице в полном соку, странно, но я продолжала чувствовать себя неуютно, оттого в животе поднималась буря, готовая разразиться голодным громом.

Нет-нет, это не бабочки с их тонкими крылышками, которые будто трепыхаются, когда один взор находит другой, а между двумя людьми возникает непреодолимое притяжение. И чем сильнее порхают бабочки, тем внушительнее зарождающееся чувство между сногсшибательными по красоте и стати индивидуумами. Нет – не так. В моём случае в животе веселились стальные ежи: катались, прыгали и взрывались.

Я поморщилась, растёрла живот – «ежи» затихли, почувствовав уверенную руку. Но надолго их не хватит, потому уединиться бы мне не помешало.

– Тебе всё ещё плохо? – поинтересовался попутчик.

– Нормально.

Нормально – из тех неокрашенных красками слов, которые дают информацию без углубления в подробности.

Нормально – всегда сказано с умом и неоспоримый штрих в конкретном стиле! Моём. В стиле прежней жизни, к которой я страстно желала вернуться. Я хотела в своё Нормально.

И тут на меня накатила вторая волна, которая случалась в моей жизни крайне редко и обозначала острую панику. Обычно всё заканчивалось степенью реакции на внешнюю среду кишечника и желанием забить желудок до отвала. Но иногда меня пробивал он – ступор.

Почему в этот момент, а не пять дней назад, или во время допроса, или появления нового лица в моей жизни?

Вопрос открытый и ответить на него, я не в состоянии, но именно ступор – часть сложного функционирования моего мозга, призывающая задуматься и испугаться.

Мне было жутко до истерики, до мурашек, до перехватывания дыхания. Все предыдущие дни пребывания один на один, при вынашивании плана побега и мести за невозможность его осуществления, казались игрой не стоящей свеч.

Да, именно в этой комнатке: без дверей, окон и шахтой в полу, я могла продолжать оставаться собой. Даже слова, произнесённые Дамочкиным о том, что должно было произойти и произойдёт вскоре, казались мне забавой. Ну, по крайней мере, я не придавала им колоссального значения, а скорее слушала их, как некий трёп, являющийся продолжением моих собственных размышлений. Теперь, за пару минут до взлёта, я перестала чувствовать, замерла, став тем, кем и должна была стать с самого начала – расходным материалом.

Почему именно такое словосочетание пришло на ум в момент прозрения?

Во-первых: я была убеждена, что требовалась для чего-то иного.

– Если состояние ухудшится… – продолжил новый знакомец.

В ответ я лишь покачала головой и поджала губы. Дамочкин заткнулся, кивнул, но настороженного взгляда от моего лица не отвёл.

Если образно описать моё состояние, то судьба сделала поворот не туда, а это гарантия крайне быстрого движения к пункту назначения. Какому? Я до сих пор не придумала, но обязательно страшному.

Итак, во-вторых: если цепляться к словам, то некий курс о дальнейшем житие я должна была заслушать за прошедшие пять дней – этого не случилось по причине несработавшей аппаратуры. Выходило, что либо у персонала, занимающегося моим обеспечением, времени не хватило на то, чтобы отремонтировать приборы, либо на той «базе» я была единственным человеком все пять дней. Но и это не важно. А то, что инструктаж о житие в «их» мире смертникам не дают.