Ричард Цвирлей - Смертельный удар

Чекист посмотрел на парня, подошел к нему и неожиданно ударил кулаком в лицо. Удар был настолько сильным, что парень упал на пол вместе со стулом. Галась спокойно вернулся на свое место за столом. Он наклонился над пачкой листовок и взял в руки толстую книгу.

– Что у нас здесь? – заговорил сам с собой офицер, краем глаза наблюдая за неуклюжей попыткой парня подняться с пола. Тот поднял стул, сел на него, а потом ладонью вытер струйку крови, стекавшую из уголка рта.

– «Война в эфире», автор Ян Новак, в скобках Здислав Езеранский, издано Свободным издательством «Комитива», в 1987 году где-то в Польше – говорил чекист, бросая взгляд то на книгу, то на парня. – Так у нас здесь новинка, еще пахнет типографской краской. Интересно, что это за птица, этот Новак, который пишет о… вот именно, о Радио Лондон… и о Свободной Европе. А это что? – он положил на стол «Войну в эфире» и взял в руки небольшую брошюру с названием «КНП – избранные документы». – Так ты из Конфедерации независимой Польши. Прекрасно.

Офицер уселся в кресло и начал листать брошюру. Спустя минуту он остановился и начал читать:

«Сегодня польский народ вновь пробуждается и поднимается с колен. Наступает новая эра нашей истории. От нас, прежде всего, от нас самих, зависит, когда Польша станет независимой, а польский народ сам сможет решать свою судьбу»…

Он закрыл брошюру и бросил на стол. Это резкое движение, по-видимому, напугало парня, потому что он отшатнулся, как будто хотел защититься от очередного удара, но чекист не собирался его сейчас бить. Он лишь улыбнулся, увидев реакцию задержанного, уселся в кресло поудобнее, скрестив руки на животе.

– Так ты, гнида, считаешь, что Польша, наша родина, не является независимой? Вы хотите свергнуть социалистический строй и построить Третью Республику Польша? Это значит, что мы все, государственные служащие, не служим свободной Польше? Когда меня принимали в органы, я присягал своей стране, которая является независимой. Может, я другой стране присягал? Скажи, говнюк. Я независимой Польше присягал или нет?

Галась был уверен, что со стороны парня не последует никакой реакции. Но тот повернул голову в сторону чекиста, смело посмотрел ему в глаза и твердо сказал:

– Не Польше, а советским оккупантам, которые держат свои войска в Польше. Это они здесь командуют, им вы и присягаете на верность…

Галась криво усмехнулся и внимательнее присмотрелся к наглецу.

– Как тебя зовут?

– Камиль Сова, – ответил тот, поправляя длинную челку, упавшую на глаз.

– Ты учишься или работаешь?

– Учусь на факультете социологии в Познанском университете. Я на последнем курсе.

– И ты можешь учиться бесплатно?

– Могу…

– И можешь пойти в кино, когда хочешь, или поехать на каникулы, или выпить пива, когда хочется?

– Конечно.

– И тебе не запрещают оккупационные войска?

– Нет.

– Так какая это оккупация?

– Не в этом дело.

– А в чем? Пиздишь про оккупацию, про отсутствие свободы, а кто несвободен в этой стране? Тебе не хватает свободы? Кто запретил тебе сюда приехать? Социалистическая родина дала тебе возможности, ты можешь учиться, получить работу, когда окончишь университет, можешь получить жилье и даже талон на машину. Можешь купить цветной телевизор…

Камиль посмотрел на чекиста с легкой иронией. Конечно, все это можно купить или скорее добыть, если есть знакомства, а в очереди на жилье или автомобиль можно стоять десять лет…

– Я знаю, что ты думаешь. – Галась понял, что немного увлекся. Насчет покупок он погорячился, но ход его мыслей был правильным. Он встал из-за стола и повернулся к зарешеченному окну. Открыл форточку, и внутрь хлынул поток теплого воздуха. Жара снаружи была невыносимой. Здесь, в здании городского комиссариата в Яроцине, от жары защищали толстые кирпичные стены. Однако сотрудник не обратил внимания на тепло, проникшее внутрь. Он посмотрел на парня сверху вниз, а потом, собравшись с мыслями, начал снова агитировать:

– Предприятия, которые дают работу всем желающим, решенная проблема безработицы, потому что у всех есть работа, а значит у всех есть хлеб и что-то к хлебу, отдых на море или в горах, и даже в Болгарии на Черном море, бесплатная медицина, бесплатное образование, полная ликвидация безграмотности… И это все дали этой стране оккупанты? Я знаю, что еще многое предстоит сделать, что существуют временные трудности с некоторыми товарами, но нам ведь приходиться сражаться с мировым империализмом, сражаться за мир, а это требует расходов на армию, на вооружение, на обучение солдат. Борьба за мирную жизнь стоит денег, средства нужно направлять в первую очередь на эти цели… Но правда в том, что людям живется все лучше, несмотря на временные трудности. А в будущем, когда принесет результаты наша экономическая реформа, у всех откроются глаза. Через десять лет это будет совсем другая страна, потому что мы двигаемся в правильном направлении. И вам этого не испортить, отморозкам вроде тебя.

Утомившийся речью Галась опустился в кресло, неохотно посмотрел на парня в поисках проблеска понимания на его лице.

– И что? – спросил он. – Ты по-прежнему ничего не понимаешь?

– Я все понимаю.

– Да?

– Я понимаю, что ваш мир, который вы так рьяно защищаете, долго не протянет.

– Что? – Галась не мог поверить свои ушам.

– Вы хвастаетесь тем, что доступно во всем мире: медицина, образование, промышленность… Поезжайте в ФРГ. У них все есть, и на каком уровне. Достаточно пойти в магазин, чтобы увидеть прилавки, забитые товарами, и все у них в порядке, на загнивающем Западе, и машины красивые.

– Потому что им помогает Америка…

– Так пусть и нам помогает. Зачем нам помощь Советского Союза, если все сводится к борьбе за мирное небо над головой, пустым магазинам и рваным штанам. У меня всего одна жизнь, и я хочу жить хорошо, хочу дом, машину и не хочу стоять в очередях за колбасой…

– Это материалистический подход к жизни, идеи важнее. То, что ты можешь сделать для всеобщего блага, для других.

– Для других я хочу, чтобы было право выбора, свободного выбора. Хочу, чтобы каждый сам мог решать, как он хочет жить, а не чтобы какие-то идеи решали вместо него. В жопу идеи.

– Я так понимаю, что ты хочешь свергнуть наш социалистический строй и ввести капитализм, – начал выходить из себя офицер, потому что разговор менял направление. Этот кретин был типичным представителем мира потребления, неспособным на жертвы во имя высших ценностей.

– Мне все равно, как этот строй называется, коммунизм или капитализм, хоть феодализм. Я хочу нормальности и поэтому разношу эти листовки, потому что люди, которые это пишут, хотят того же, что и я. Они хотят, чтобы в этой стране можно было нормально жить.