Сергей Жоголь - Убырлы кеше

– А ну оставь! – прикрикнула на женщину Настасья.

– Вот ещё! – огрызнулась та. – Раз бросил – стало быть, не надобно ему.

Настасья хотела было прикрикнуть на попрошайку, но тут Мишаня захрипел:

– Вижу, вижу дорогу заснеженную. Холодно мне!

Бедолага весь затрясся, словно его и впрямь окунули в ледяную воду. Настасья тут же забыла про украденные у Мишани баранки.

– Что видишь, отче? Сказывай же, а то уж никакой мочи нет!

– Вижу, как мрак с небес спустился. Потемнело всё кругом, – продолжал вещать убогий. – Темнота спустилась, не видно ни зги!

Мишаня на некоторое время умолк, снова весь съёжился.

– А ты присмотрись, присмотрись, родимый, – глядишь, и увидишь чего.

Мишаня нахохлился, как воробей, надул щёки, засопел. Забавно так засопел, но Настасье сейчас было не до смеха.

– Во́рона вижу о чёрное перо, взгляд у него недобрый, но вроде как и не злой. Странный у того ворона взгляд!

– А царя? Царя видишь?

– Дом вижу большой и ветхий. Люди выйдут из мрака и в том доме постой себе найдут.

– Какие люди найдут? – тут же переспросила Настасья.

– Разные то люди. Придут они туда, и станет тот дом для одних тюрьмой, а для других склепом могильным. Снова мрак настанет, и явится демон в облике красном, и кровь прольётся бурной рекой.

– Демон? Что ещё за демон?

– Страшен тот демон, вижу, как злоба в нём закипает. Обратится он в зверя, много беды от него случится. Не будет пощады никому.

– Ничего не понимаю, говори яснее! – Настасья топнула ножкой.

Мишаня захныкал, его глаза закатились.

– Глянь же! Неужто сама не видишь? – Он тыкал пальцем в разные стороны, точно что-то ужасное окружало его со всех сторон. – Вон же он! Злоба лютая в нём закипает. Обратился он в зверя. Много беды от него случится. Не будет пощады никому. – Мишаня захныкал, его глаза закатились. – Ой! Что же это? Что ж такое деется? Дерёт демон тела людские острыми когтями, точно лютый зверь. А крови-то, крови кругом! К-к-кровь! У-у-у! – Неказистый вещатель завыл так, что даже его убогие соседи отшатнулись.

– Вот бесова душонка, весь народ нам распугает! – ворчливо произнёс старик.

Мишаня скрючился калачом, внезапно перестал трястись и поднялся. Он снова сел на свою рогожку, обратил взор к небу и стал стряхивать с себя теперь уже настоящие крошки от баранок. Настасья в отчаянии прокричала:

– И это всё? Не то я спросить у тебя хотела! Ты мне про главное, про царя поведай! Скажи: быть мне женой царёвой иль нет?

– Кровь… кровь… – снова заверещал юродивый. – Кровь царёва первой прольётся, оттого все беды сдеются!

Видя, что Мишаня замолчал, Настасья поспешно достала из авоськи леденец и сунула его в руку убогому. Мишаня тут же принялся его лизать. Он при этом урчал, как дикий зверёк, на что колченогий старик неодобрительно фыркнул:

– Зря ты ему сладкое дала.

– Чего ж так-то? – спросила Настасья.

– Теперь больше ничего не скажет, пока весь не излижет. Но ты евоному пророчеству верь. Мишаня наш, хоть и с виду дурень, никогда не ошибается. Вон давеча бабе одной кудлатой вещал – говорил, что петух красный всех еёных кур покроет. Так у её опосля того хлев сгорел.

– Ладно, подожду, когда съест леденец, и ещё поспрашиваю.

Старик вдруг приосанился и хмыкнул в кулак:

– Глянь-ка, девица, на тех двоих – уж не по твою ли душу?

Настасья обернулась. Прямо за её спиной стояли Егор и Лукьян. Оба без шапок, от голов пар валит, хмурые и раскрасневшиеся. Настасья невольно отступила.

– Зачем же ты с нами так? – затараторил Лукьян. – Хворой прикинулась, а сама со двора! Батюшка твой, Настасья Тихоновна, на нас с Егоркой за то дюже гневится, совсем осерчал, грозился розгами высечь.

– Сам же знаешь: батюшка гневлив, но отходчив, – усмехнулась Настасья.

– Отходчив он иль нет, мы про то вскоре прознаем, – поддержал сотоварища Егор, – а теперича пошли, матушка, не заставляй нас грех на душу брать – не хотелось бы тебя силком до дому тащить.

– Силком? Меня? – вспылила Настасья.

– Так князь велел.

Настасья обернулась и посмотрела на Мишаню. Тот снова стал прежним – убогим и безучастным. Страх его, видимо, прошёл – он снова пялился в небо и неспешно сосал свой леденец.

– Грызть не станет, – заявил старик-нищий. – Лизать будет не меньше часа, уж поверь, матушка.

– Так что, для нас леденцов не будет? – спросила одна из нищенок.

Настасья обернулась, прикрикнула:

– Не будет! – Она повернулась к отцовым посланцам и добавила: – Ладно уж, пошли.

И все трое двинулись от церкви в сторону княжьего дома.

Когда Настасья со своим сопровождением исчезла из виду, старик-нищий с усмешкой подмигнул своим соседкам и сказал:

– Не дал ей наш глупенький точного ответу – так что будет у девицы повод ещё раз прийти.

Одна из нищенок хмыкнула:

– А нам что с того?

– А то, как его умасливать будет и нам что-нибудь перепадёт. Эх, бабы-дуры, всякой глупости верят, но от их глупости наши животы и полны!

Старик воровато огляделся, на корточках подполз к Мишане и вырвал у юродивого остаток леденца. Тот сделал глупое лицо и захныкал.

Натянув одеяло до подбородка, Настасья долго ворочалась в постели. Мурашки бегали по спине невидимыми муравьями, и лишь под утро она забылась в полудрёме. Ей тут же приснился кошмар. Тощий старик трогал её костлявыми руками и приговаривал: «Ай да де́вица, хороша да сладка. Пойдём-ка, голубушка, да в спаленку». Потом старик превратился в ворона, а она сама – в нечто страшное и непонятное… Настасья проснулась и какое-то время лежала с открытыми глазами. Непонятное предсказание Мишани ничего не прояснило, не успокоило. Зато от чудных слов убогого уж больно интересно стало. Что за дом такой её ожидает, коль она в путь отправится? Что за демон встанет на её пути, а ещё ворон какой-то? С первыми же петухами Настасья вскочила с постели и выбежала в сени.

Здесь пахло опарой, кислой капустой и рыбными пирогами. Зачерпнув воды из ведёрка, Настасья прильнула к ковшику пересохшими губами. В сенях было темно и прохладно, но на лбу девушки всё ещё блестели холодные капельки. Настасья утёрлась рукой, даже не вспомнив провисевшее на стене полотенце, и сделала ещё пару глотков. «На мне свет клином не сошёлся – глядишь, отведёт от меня Боженька сию напасть, и всё снова будет, как прежде. Нужно просто успокоиться», – внушала Настасья себе самой, однако унять не покидавшую её дрожь всё равно не удавалось.

Параська – тощая рыжая кошка, – увидев молодую хозяйку, тут же принялась тереться о её ноги, но Настасье было не до кошачьих ласк. Она слегка пнула Параську ногой и только сейчас приметила в глубине длинных сеней Глашку. Та стояла у приоткрытой входной двери и что-то разглядывала через образовавшуюся щель.