Надежда Черкасова - Поцелуй меня крепче

Мила, наивно надеясь окончательно убедиться в том, что все еще спит, изо всех сил ущипнула себя за руку выше локтя. Боль оказалась столь сильной, что она вскрикнула и резко вскочила с кровати, растирая зудящую руку. Выступившие на глазах слезы были проявлением боли, жалости к себе, обиды на невыгодно сложившиеся для нее обстоятельства. Но более всего – злобной ненависти к сидящим в соседней комнате клоунам, с нетерпением ожидающим ее пробуждения для продолжения комедии, которую они изо всех сил пытаются ломать друг перед другом и перед ней, Милой. Что же это такое, в самом-то деле? Ну не суровая же действительность! Тогда – что?

На крик Милы в комнату вбежали запыхавшаяся испуганная старушка и обеспокоенный Алексей.

– Что? Что случилось, Люсенька? Что с тобой?

– Люсенька?! Никакая я вам не Люсенька! – Ярость долго терпевшей, но уже ни на что не надеющейся Милы вырвалась наконец наружу и обрушилась на незнакомых и таких ненавистных ей людей. – Сидят тут вдвоем придуриваются! На скрытую камеру работаете?! А вы разрешение на съемки у меня получили? А сценарий со мной согласовали?

Мила шагнула им навстречу, и они отступили.

– Я вам не лохушка какая-нибудь без роду и племени, чтобы цирк передо мной устраивать! – кричала потерявшая над собой контроль и рассвирепевшая не на шутку Мила, сотрясая кулаками и наступая на растерянную старушку и изумленного Алексея. – Я никому безнаказанно не позволю издеваться над собой, превращать меня в клоуна. Вы ответите за эту злобную шутку!

Старушка и Алексей непроизвольно пятились в другую комнату, выставив руки ладонями вперед, как бы пытаясь успокоить разбушевавшуюся Милу и давая понять, что они заранее согласны выполнить любое ее пожелание.

– Нет, вы кто такие, а? Кого вы тут из себя изображаете? Чувырлы бесталанные, голь перекатная! Да вам всю свою жизнь работать, но никогда не заработать даже на один съемочный день со мной. Это я, Мила Миланская, богатая, успешная и знаменитая, могу себе позволить пошутить над кем угодно. И всякий смертный за честь почтет быть для меня клоуном, шутом гороховым. Да кем угодно. Кем я прикажу, тем и…

Мила приняла их отступление за некое подобие своей победы, но порадоваться успеху не успела, прервав обвинительную тираду на полуслове, так как внезапно случилось то, чего она меньше всего ожидала. То, что немедленно заняло ее мысли, вытеснив все остальное. Да и любой нормальный человек на месте Милы поступил бы точно так же, не в силах игнорировать самые заурядные и в то же время самые необходимые для каждого позывы естественной надобности. Когда переполненный мочевой пузырь требует к себе особого внимания, ни один смертный не решится с ним спорить.

Понятно, что устраивать разборки в таком щекотливом положении было бы по меньшей мере глупо и даже небезопасно. Поэтому Мила, разумно отложив на время победоносное наступление, накинула на плечи уже знакомый старенький халатик и решительно шагнула через порог:

– Где здесь удобства?

– Что ты сказала? – не поняла разволновавшаяся старушка. – Ты хорошо себя чувствуешь, Люсенька?

– Где здесь удобства? – упрямо повторила Мила, она даже покраснела от злости.

– Она спрашивает, где здесь туалет, – прошептал старушке Алексей.

– Так ты про уборную спрашиваешь? А я-то, глупая, никак в толк не возьму. Так уборная у нас во дворе, за сараем. Ты разве забыла?

– Ее лучше проводить, – снова подсказал Алексей.

– Пойдем, Люсенька, я тебе покажу. Пойдем скорее, золотко, – засуетилась старушка и бойко засеменила к выходу.

Выйдя из дома на улицу следом за ней, Мила на мгновение замерла. То, что она увидела, так ее потрясло, что даже естественные надобности, уступив место кратковременному шоку, добровольно отошли на второй план.

Домик с подворьем, да и все небольшое поселение скита из нескольких рубленых изб и небольшой церквушки расположились на возвышенной местности, так что округа оказалась как на ладони. Видна почти каждая избенка с надворными постройками и небольшими земельными участками с одной-двумя яблоньками, клонящимися ветками к земле от обилия румяных плодов. Посередине поселения возвышается срубный колодец под деревянной крышей, территория скита обнесена высоким частоколом.

А на десятки, а то и на сотни километров вокруг – Мила не очень разбиралась в таких больших расстояниях – до самого горизонта и дальше простираются дикие, непроходимые хвойные леса. Несмотря на стоящее высоко в небе солнце, легкий туман витает над кронами гигантских деревьев, делая представшую перед Милой картину призрачной и нереальной, мрачной и зловещей.

«Да это же самая настоящая тайга! – с ужасом подумала Мила. – Но этого не может быть, потому что не может быть никогда! А может, это все-таки сон?»

– Скорее, Люсенька, иди сюда, – позвала старушка, выводя ее из оторопи. Она стояла возле невысокого деревянного сооружения и призывно махала ладошкой.

– Вы хотите убедить меня в том, что я сейчас в тайге? – подходя, спросила Мила, окидывая старушку испепеляющим взглядом. – И где же эта ваша тайга находится?

– В Сибири, а то где же еще-то? А скит – аккурат прямо в самом что ни на есть центре тайги.

– И давно я проживаю вместе с вами? – сквозь зубы процедила Мила.

– Да уже тридцать третий годок пошел. – Старушка совсем потерялась и боязливо оглянулась, как бы ища поддержки у оставшегося в доме Алексея. – Люсенька, деточка, да мы же с тобой всю жизнь с самого твоего рождения вместе живем, неужели ты все забыла?

– И когда же мой день рождения?

– Двенадцатого мая.

«Вот и разгадка! – возликовала Мила. – Это Люська родилась двенадцатого мая, а я, Мила Миланская, – двенадцатого апреля! Поэтому к твоей, бабка, Люське я не имею ни малейшего отношения… Так это что же получается: нас двое?! Но этого же не может быть!»

Мила оглядела плотной стеной обступившую скит угрюмую, несмотря на яркое солнце, тайгу и обернулась к старушке.

– Обратно я дорогу найду, – заявила она ей, и та послушно побрела к дому, вздыхая и бормоча что-то себе под нос.

Удовлетворив естественные нужды, Мила вышла на улицу.

«Как же они зимой-то здесь управляются? – невольно подумала она. – Врагу не пожелаешь… Хотя нет, именно заклятому врагу я этого и желаю!»

Идти обратно в дом она не торопилась. Ей просто необходимо было побыть одной, подумать. Все оказалось гораздо сложнее, чем представлялось. Если бы это был ближайший пригород с лиственным лесом и веселыми березками, солнечными лесными полянками и огромными полями с луговой травой и цветами, она могла бы расценить происходящее как чей-то неумный и злой розыгрыш. Может, как шутку друзей, которые с этого момента перестали ими быть. Может, как происки врагов, с которыми она обязательно разберется. Она даже согласна на самоуверенных и крайне рисковых пройдох с телевидения, решивших за ее счет прославиться. С ними она также сумеет поквитаться.