Игорь Буланов - Лютики

Наследник, он же Винни, он же Вениамин Игоревич Кольчужный, давно, впрочем, об этом забывший, поднял голову от письма и огляделся. Убедившись, что поблизости никого нет, он поежился, поднял воротник куртки и вернулся к чтению.

«Продавец подгузников!…»

– Менеджер по продажам, – машинально поправил Винни, – причем, старший. И не подгузников, а памперсов. А также детского питания восьми крупнейших мировых производителей.

«И это в тридцать девять лет!»

– В тридцать восемь, – уточнил Винни.

«В Спарте таких скидывали со скалы, не дожидаясь, когда они займутся бизнесом. О чем ты вообще думаешь? Почему развелся с женой? Постой, я тебе сам скажу: ни одна баба не станет жить с таким тюфяком. Дважды тюфяком, раз отдал ей детей и квартиру! Впрочем, это ладно. Отдал и отдал. Дело твое. Дальше-то что? Алименты, съемная комната и отложенный на похороны свадебный костюм? Жалкое зрелище! У тебя хоть женщина есть? Не лги мне! Я узнавал: нету. Может, ты предпочитаешь мальчиков? Не удивлюсь. И, наконец, самое скверное. Говорят, ты пописываешь стишки. В твоем-то возрасте! Пожалей себя, Вениамин! Это самый короткий путь к импотенции.»

Винни энергично помотал головой.

«Впрочем, это все ерунда, – неожиданно смягчился покойный. – Поскольку выбора все равно нет, я сделаю человека из тебя».

Даже не «из тебя человека», – поморщился Винни, – а именно «человека из тебя»!

«И будь я проклят, – продолжал автор письма, – если через год у тебя не зарастет плешь на башке, а через два не исчезнет этот отвратительный мешок, который ты набиваешь всякой дрянью в филиалах иностранного общепита, названия которого я не привожу здесь из природной брезгливости.»

Винни потрогал затылок, взглянул на живот и продолжил чтение.

«С этой целью я дарю тебе дело всей своей жизни, свое детище: лучшее в городе частное детективное агентство, и, если ты его угробишь… Ну, тогда, значит, и черт с ним. А заодно и с тобой.

С другой стороны, если за год ты сумеешь довести до конца (я уж не говорю раскроешь, скажи спасибо старикашке-нотариусу) шесть дел и при этом будешь из кожи вон лезть, чтобы выглядеть молодцом… Тогда деньги твои. По-моему, справедливо.

Теперь насчет дома… Нотариус сказал, что ты можешь его продать? Забудь. Дом я заложил, а деньги добавил в общую кучку. Так что дом, извини, ты не продашь при всем желании. А через три года выйдет срок и у закладной. Если к тому времени разбогатеешь – не пожалей денег, выкупи. Фамильное гнездо, как-никак. Ну, а пожалеешь, так и черт с ним.

И еще одно. Я договорился с нотариусом: он выделит тебе опытного компаньона из числа своих сотрудников (у него все равно этим добром все коридоры забиты). Будет помогать, предостерегать, приглядывать и все такое. В общем, стучать. А ты хотел? Бизнес есть бизнес.

Вот, кажется, и все. Ах, да. Про памятники… Не думай, что это шутка. Это стимул.

Вот как-то так, дорогой племянник. Теперь, пожалуй, и впрямь все. Удачи тебе.

Твой любящий дядя… Ну, скажем, Пух».

Винни тщательно сложил письмо и спрятал во внутренний карман куртки. Его лицо горело, уши пылали, на душе было муторно и тоскливо.

Да, тридцать восемь. Но не тридцать же девять! Да, менеджер по продажам. Но ведь не младший! Ну, разведен. Ну, без квартиры. Ну… ну и, в конце концов, что?

Винни вздохнул и задумчиво посмотрел в серое небо, откуда давно уже не ждал ничего кроме дождя, неприятностей и птичьих какашек.

Господи, – прошептал он, – да что ж за гадство такое: наследство по-людски получить и то не судьба. Двадцать миллионов! Долларов! Да на эти деньги… на эти деньги…

Господи, – в ужасе прошептал Винни, – на эти деньги я мог бы купить себе всё!

Он отчетливо представил себе это всё: оно было громадным – нет, еще больше, оно сверкало и переливалось всеми цветами радуги. Из него то и дело вываливались чудесные – одна чудесней другой – вещи: то уютная дача под Парижем, то пожизненный проездной в московском метро, то студенческий билет Гарварда с фотографиями его детей, то машина с водителем, охранником, секретаршей и массажистом.

Так. Еще немного. Еще. Нет! Не сумев втиснуться в забитый обслуживающий персоналом автомобиль, Винни помотал головой и опомнился.

Москва. Август. Дождь. Мокрая скамейка. Мокрые брюки. Винни. Мимо идет женщина, ведя за руки парнишек пяти и шести лет. Мама! Мама! – кричат они, показывая куда-то вдаль. – А кто этот дядя?

Винни смотрит, куда они показывают. В самом центре безлюдного сквера величественно бронзовеет загаженный птицами идиотъ.

– Ну, дети, – задумчиво говорит его бывшая жена, – это так в двух словах не расскажешь.

Винни энергично тряхнул головой, прогоняя наваждение. Медленно вытащил из кармана пакет с документами на дом. С минуту разглядывал закладную, потом пожал плечами и улыбнулся.

Решение было принято. В конце-концов, от него не требовали невозможного. От него хотели просто, чтобы он старался изо всех сил. Сущие пустяки, учитывая, что сил у него никогда особо и не было.

Винни достал телефон и позвонил своему начальнику.

– Виктор Степанович? – уверенно начал он. – Добрый день. Не знаю даже, с чего начать. Видите ли… Нет, не на работе. Дело в том, что… Да. Снова. Мне кажется, грипп. Я понимаю. Да. Нет. Постараюсь. Спасибо.

Повозившись минут пять, он добавил-таки номер начальника в черный список и убрал телефон в карман. Потом встал, плотнее запахнул пальто и, ежась от сырости, поспешил к метро.

Вечерний час пик заканчивался, и в рядах пассажиров, дружно покачивавшихся на лавках в такт поезду, уже зияли провалы. Винни не любил ощущения тепла, оставленного на сидении чужим телом, и в общественном транспорте всегда ездил стоя. Зайдя в вагон и дождавшись, когда закроются двери, он прислонился к стеклу и привычно уставился в темноту. Через несколько минут он поймал себя на том, что сегодня уходящая в перспективу вереница бледных усталых лиц вызывают у него не столько раздражение, сколько сочувствие. У них впереди не было ничего, кроме бесконечной череды точно таких же поездок на работу и, для разнообразия, обратно. И одна-единственная дверь – без ручки – в конце. У Винни, как оказалось, еще оставалась надежда.

Он опустил взгляд и, чуть наклонив голову, внимательно осмотрел расставленные вдоль скамеек шеренги обуви. Грязь, пыль, сбитые носы и стертые каблуки. Винни перевел взгляд на свои ботинки и вспомнил, что носит их третий год. В груди что-то щелкнуло, расползаясь нехорошим холодком по телу.

Страшно было до тошноты. Страшно, что его так и похоронят в этих ботинках, которые потом перейдут по наследству армии бронзовых идиотов. Страшно, что он не сумеет использовать свой шанс. Страшно, что он так и будет до конца своих дней глупо раскачиваться в метро, зажатый среди сотен других морщинистых розовых манекенов, заполонивших все подвальные помещения города, а куда ж их еще девать при таком перепроизводстве.