Сергей Высоцкий - Третий дубль

– А какая разница? – Панин ни разу не бывал в монтажной, даже не представлял себе, как это все выглядит.

– В зале – на обычном экране, а в монтажной – на монтажном столе. Изображение маленькое.

– Нет, мне бы хотелось изображение покрупнее.

– Тогда приезжайте к восьми на студию. Я вас встречу. Годится?

– Спасибо. Еще как годится!

Когда капитан положил трубку, Митя-маленький сказал:

– Вот видишь, все уладилось.

– Уладилось! – буркнул Панин. – Разве в этом дело?

– А в чем же?

– Ну как я проворонил? Единственное утешение – пленку все равно только что проявили. И первый дубль получился.

– Это очень важно? – спросил лейтенант.

– Орешников исчез во время съемки третьего дубля. А его, третий дубль, оказывается, можно было и не делать.

– Исчез бы в другое время.

– Ладно! – отмахнулся капитан. Ему не хотелось сейчас пускаться в объяснения. – Начальство решило отрядить вас, коллега, на поиски Орешникова. В помощь капитану Панину. Разумеете?

– Да ведь у меня дел непочатый край…

– Всех дел не переделаешь. А вернуть фанатам их кумира – значит восстановить спокойствие в городе.

– Надо так надо. Всегда рад помочь зашившемуся товарищу.

Панин укоризненно покачал головой. Сказал:

– Надеюсь, с твоей помощью разошьюсь. А для начала – поговори с одной дамочкой…

Он дал Сомову телефон Инны Печатниковой.

Любимым выражением у старшего лейтенанта Кузнецова было «Ну, сила!», и он немало удивился, когда в вестибюле телестудии к нему подошла пигалица, вся голова в мелких кудряшках, и, восхищенно пробормотав: «Ну, сила!», – поинтересовалась:

– Не из милиции?

Он сразу узнал ее по голосу.

– Так точно… – шутливо отрапортовал оперуполномоченный и, не удержавшись, добавил: – Какая кудрявая девочка! – хотя видел, что пигалице за тридцать. Ему почудилось, что фразу «Ну, сила!» женщина произнесла неслучайно – не иначе как Панин ее подговорил.

Несколько секунд пигалица соображала, как ей отнестись к столь оригинальному обращению. Заметив, что милиционер смутился, она усмехнулась:

– Ладно. Пристрелка закончилась. У вас есть ко мне вопросы?

– Да, Инна Ивановна. Я говорил вам по телефону.

– Тогда – за мной!

Она повела его по длинному коридору, покрытому обшарпанным линолеумом. Двери некоторых залов были открыты: кое-где молодые парни расставляли декорации. В одном зале знакомый диктор сидел за столиком, освещенный ярким светом юпитеров, торопливо перекладывал лежавшие перед ним бумаги. Двери других залов были закрыты, а на табло светлели надписи: «Тихо. Идет съемка».

Им пришлось сначала спуститься по лестнице, на которой курили сосредоточенные молодые люди и необыкновенно оживленные молодые женщины, потом пересечь неширокий двор и снова подняться по лестнице, также плотно оккупированной курильщиками. Печатникова шла быстро, не оглядываясь, нисколько, по-видимому, не беспокоясь, что Кузнецов может затеряться среди многочисленной армии дымящего контингента работников телевидения.

Наконец они вошли в небольшую комнату, в которой стояло четыре письменных стола. За одним из них сидел толстяк и что-то писал.

– Арюша, – обратилась к нему Печатникова, – ты не мог бы погулять полчасика? У меня важный разговор. – Рукой она показала Кузнецову на стул, приглашая сесть.

Мужчина поднял голову, глаза у него были большие и грустные.

– Могу, конечно. Пойду в буфет.

«Что же это за имя такое – Арюша? – подумал старший лейтенант. – Уменьшительное? Только от какого?» Ничего подходящего ему на память не пришло.

Как только Арюша исчез за дверью, пигалица сказала:

– Ну что же, спрашивайте. Сама напросилась. Вот уж ни сном ни духом не подозревала, что этот симпатичный милиционер на вечеринке занимается Леней Орешниковым.

С легкой усмешкой она рассматривала Кузнецова в упор, нахально: Он пришел туда специально, шпионить?

Лицо у пигалицы было некрасивое, остренькое, с мелкими чертами. А прическа а ля медуза Горгона просто-таки уродовала ее.

– Ай-ай-ай! – сказал Кузнецов. – Хорошего же вы мнения о нас!

– Хорошего. Парень тот клевый был. Я потому и разоткровенничалась с ним. Да ведь работа у вас такая…

– Что, работник милиции не может оказаться в гостях у актеров? Смешно рассуждаете. Режиссер Никонов школьный друг капитана. Да и Орешниковым не он занимается, а я.

– Очень убедительно! – сказала Печатникова. – Я же вам сразу сказала: ваш друг мне понравился. «Кудрявая девочка» готова ответить на все ваши вопросы.

«Вот жлобиха!» – мысленно ругнулся старший лейтенант.

– Вы не возражаете, если я запротоколирую ваши показания?

– Значит, допрос?

– Дознание.

– Пожалуйста! Рада буду вам помочь. Ленька Орешников – мужик мировой. И певец от Господа Бога.

– Когда вы слышали его разговор с рэкетирами?

Она задумалась.

– Для вас ведь точность нужна?

– Хотелось бы.

– Мы снимали его концерт в «Юбилейном». Третьего и четвертого мая. Те мужики пришли четвертого. В последний день. Перед концертом. Леня сидел в гримерной, а я в соседней – за перегородкой – писала ведомость на зарплату. Я работаю директором на картинах. Куда-то вышла гримерша. Помню, что-то сказала – я не вслушивалась – и хлопнула дверью. Тут-то они и появились.

– Сколько их было?

– Наверное, двое. Я слышала – разговаривали двое. Леня заорал: «Что надо?! Не видите – занят!» Он мужик вспыльчивый. «А мы из тебя ремней нарежем», – сказал один. «Заткнись, Сурик! – одернул другой и спросил: – Там есть кто-нибудь?» Наверное, про комнату, где я сидела. Не знаю, что мне в голову взбрело, но я сползла к кресла под гримерный столик. Услышала только, как первый сказал: «Пусто». Он меня не заметил.

«Немудрено, – мысленно усмехнулся Кузнецов. – Такая пичуга».

– У меня так громко стучало сердце, что я не слышала начала разговора. Только фразу про десять процентов. А потом Леня опять как заорет: «Пошли вон!..» И такого матерка пустил! В это время в моей комнате телефон зазвонил – я и вылезла из-под стола. Служба. Те мужики слиняли. Я поговорила, трубку повесила, а Леня в дверях стоит. «Слышала, пигалица? – Это он меня так прозвал. – Вот подонки! Я все думал, что про рэкетиров сказки рассказывают. А они тут как тут! Явились не запылились. Десять процентов им подавай, а то ремней из меня нарежут!»

Она замолчала.

– А дальше что?

– Он в этот вечер пел бесподобно. Наверное, думал, что они где-нибудь в зале. Назло им.

– Больше он вам ничего не рассказывал?

– Я спросила: «Леня, это опасно?» Он нахмурился и сказал: «Такие сволочи и ножом пырнуть могут». Вот и все.

– А что значит «Сурик»? Такое прозвище?

– Не знаю.