Братья Швальнеры - КГБ против СССР. Книга первая

– Опять не пойму, причем тут русские?

– Да при том, что тот, кто сдает и тот, кто деньги из Москвы получает, переговоры ведет – верхушка партийная – сам-то как сыр в масле катается, а на народ плюет с высокой колокольни, потому что народ этот даже не одной с ним крови, не одной национальности. Был бы там киргиз, вспомнил бы, как сам до прихода во власть верблюжью колючку жевал, и, наверное, по-другому повел бы свой диалог с Москвой. Да только киргизов сюда не ставили со времен Владимира Ильича – даже татары были, а киргизов не было. Стоило 10 лет назад первому киргизу, Турдакуну Усубалиевичу Усубалиеву, возглавить местный ЦК, так сразу во вторую категорию по снабжению перевели. Отдельный приказ Госплана издали, как сейчас помню. Потом присмотрелись – стоит ли национальную республику без особенных оснований так баловать? Не отплатят ли они нам взрывом национализма? Не захотят ли в суверенитет поиграть? При такой-то близости с не всегда дружелюбным Китаем надо ли нам это? И поставили председателем Совета министров русского. Белоруса, точнее. Ходоса, он, кстати, и сейчас, после смерти Ибраимова исполняет его обязанности. Зачем, спрашивается? А затем, что партия – это партия, власть, как говорится, законодательная, а Совет министров – власть исполнительная. Партия решила – хорошо, да только не всегда даже в центре ее решения правительством исполняются. Вот тогда Ходос этот и вышел в Верховный Совет с ходатайством о снятии второй категории и возвращении третьей. Вернули. Мол, в бюджете дефицит, на оборону денег не хватает. Тогда киргизы взбрыкнули – и Леониду Ильичу пришлось пойти у них на поводу, назначить Ибраимова. Второй категории, конечно, не увидали они как своих ушей, но в чем-то жить лучше стали. Свободнее, что ли. Ибраимов был молодой, перспективный руководитель – думаю, что с его потенциальным уходом в Москву многие его земляки связывали надежды на светлое будущее. Но, как видишь, не суждено было им сбыться. Вот они и психуют. Русских во всем обвиняют, а уж над убийцей Ибраимова и вовсе бы, неровен час, самосуд устроили. Так что, наверное, даже хорошо, что он сбежал. Мы с тобой мимо дома прошли, и то едва по кумполу, как говорят, не получили, а уж что они с ним могут сделать – и представить страшно…

Колесниченко смотрел на своего умудренного опытом собеседника и понимал, что, в сущности, еще очень многого не знает и не понимает. Казалось бы, следствие – его профессия, в которой он за 10 лет службы не одну собаку съел. А тут – подумать только! – вмешался восточный колорит, и очевидные вещи стали невероятными, а невероятные – очевидными. «Все-таки хорошо, – подумал он, – что Андропов отправил его со мной. Опытный мужик, прав был Виктор. Без него я бы тут наломал дров…»

07 декабря, Куйбышев, РСФСР

Известие об обнаружении Смагина, объявленного накануне во всесоюзный розыск, пришло из далекого Куйбышева. А вернее, из маленького городка под Куйбышевом, который назывался Чапаевск. Путевой обходчик заметил в стоявшей на тупиковом пути электричке какое-то странное движение. Сунулся туда – и обнаружил висящий в петле труп. Прибежавшие на его зов сотрудники линейного отдела быстренько сверили его с недавно пришедшей из Фрунзе ориентировкой – благо, на ней был уже не фоторобот, а полноценная фотография, сделанная незадолго до его исчезновения, из домашнего архива. Совпадение обнаружилось по 9 точкам из 10. Оставалось только информировать об этом Прокуратуру СССР и ждать приезда Колесниченко и Бобкова, срочно командированных к месту обнаружения трупа, чтобы, так сказать, на месте все проверить. Вполне возможно, что самоубийство было лишь инсценировкой, к которой прибегли истинные заказчики преступления, чтобы замести следы.

Бобков с корабля на бал отправился на станцию – все-таки, его основные функции были криминалистические, ему важно было осмотреть следы и проверить их фиксацию местными службами. Колесниченко же посетил начальника ГУВД Куйбышевского облисполкома генерала Степанова. Тот сам накануне звонил ему и просил приехать, чтобы отчитаться о проведенной сотрудниками милиции работе. В двух словах Степанов описал ему историю обнаружения трупа, сообщил о найденной рядом с ним предсмертной записке со словами: «Я буду убивать киргизов, где бы они мне ни попались».

– А где сейчас эта записка?

– На месте осталась. Я распорядился ее сохранить, чтобы, так сказать, в первозданном виде передать вашим экспертам. Думаю, там будет экспертиза не только по почерку… Но суть не в ней. Мы там еще кое-что нашли.

– Что же?

Вместо ответа генерал извлек из сейфа пластиковый пакет, в котором была аккуратно запечатана маленькая брошюрка. На бумажной обложке был нарисован типографским способом герб Киргизии, а под ним на двух языках – русском и киргизском – красовался заголовок: «Памятка депутата Верховного Совета Киргизской ССР».

– Вот. При трупе было. Там содержатся адреса и прочие персональные данные всей верхушки Киргизии.

– Неудивительно, ведь Смагина мы подозревали в убийстве Ибраимова. Понятно теперь, откуда он получал информацию о своей будущей жертве.

Генерал смотрел на следователя как-то заговорщицки.

– Это само собой, но тут есть одна деталь, как мне кажется, важная, которой я хотел поделиться лично с вами.

– Почему со мной?

– Потому что я – генерал МВД. И генералу КГБ не могу доверять по определению.

– Разумное объяснение, – улыбнулся Колесниченко. – Так что это за деталь?

– Вот.

Генерал открыл форзац книжки и обратил внимание следователя на библиотечный штамп. На нем был какой-то неразборчивый, стершийся от времени герб, а внизу надпись: «„Бутун дунё пролетарлари, бирлашингиз!“ Государственная библиотека ЦК Коммунистической партии Узбекистана, г. Ташкент».

– Что это значит?

– «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»

– Я не об этом.

– А! Это значит, что книжку он получил в Госбиблиотеке ЦК партии совсем другой страны, в Ташкенте. Вам не кажется это странным?..

«Рашидов. Яхъяев. Точно. Андропов был прав. Надо срочно информировать его о нашей находке!»

– Кажется. Я незамедлительно доложу о вашей находке в центр. А вам могу сказать спасибо за то, что сохранили ее для меня…

«Да, всякое могло бы случиться, попади она к Бобкову – предвижу, что, после всего, увиденного в Чолпон-Ате, ему, как человеку осторожному, сей вещдок может не понравиться. Надо срочно его найти!»

Диалог Колесниченко и Бобкова состоялся в здании областного КГБ, где генерал едва ли не грудью защищал телефон спецсвязи, по которому следователь тщетно пытался созвониться с Андроповым, чтобы доложить ему о находке.

– После всего того, что я тебе рассказал, ты все еще хочешь обнародовать записку и эту злосчастную книжонку? Сделать их достоянием гласности? Ведь в республике обо всем узнают, и тогда народных волнений точно не избежать. Представляешь, что начнется, если в приграничной с Китаем национальной республике, произойдет эдакий информационный взрыв? Сколько русских могут пострадать? А киргизов? Ведь придется вводить там чрезвычайное положение, может быть, даже вводить войска!