Юрий Теплов - Капкан. Роман о том, кто мы есть и как появились

– Ошибаешься. В моей власти распять тебя или отпустить.

– Нет. Сие предписано свыше.

Прокуратор смолк, опустил взор. Снова сел в кресло. Вздохнул.

– Ты прав. Правитель тоже подвластен, и его слово может статься бессильным. Разве ты не боишься смерти, Иешу?

– Я не умру.

– Над смертью никто не властен. Сейчас все улицы заполнены ордой обезумевших людей и шпионами синедриона. Они жаждут твоей смерти.

– Их прозрение наступит позже.

– Для тебя нет иного спасения, как побег до рассвета. Ты знаешь дорогу к границам этой проклятой страны. У меня есть верный отряд конных стражников. Они уведут тебя от опасности. Что скажешь на это?

– Не жалей меня, прокуратор. Отдай преторианцам…

Светильники разом погасли без чьего-либо вмешательства. Потолок зала исчез, обнажив бесконечность звездных миров.

Открылся поросший терновником холм. У его подножия, на усыпанном белой галькой ровном плацу, выстроились подковой преторианцы с короткими мечами в ножнах. Несмотря на ранний час, ближние и дальние подступы к плацу были заполнены народом, местным и пришлым к пасхальному торжеству, шумливым и безголосым, жаждущим крови и трепетным от бессилия. Сквозь равномерный гул иногда прорывались выкрики: «Иешу!». На склонах холма расположилась знать. Первосвященники и старейшины укрывались от нескромных глаз за бамбуковой шторой трибуны.

Все взгляды были направлены на человека, стоявшего перед строем преторианцев. Но он, словно не видел никого, и, казалось, совсем не испытывал страха. Тронул руками куст колючего терновника и обратил взор к небу. Взошедшее из-за холма солнце осветило его худое лицо, и стало видно, как беззвучно шевелятся губы.

Шлемы солдат сверкали в лучах светила. На смуглых лицах вспыхивали, гасли и снова вспыхивали усмешки. Солдаты жаждали зрелища. Они словно бы ждали подсказки или сигнала от полного человека в темном капюшоне, в котором без труда угадывался священнослужитель. Но тот, опираясь на трость, сохранял отстраненный вид. Наконец, он сделал еле заметный знак правофланговому.

Шестеро в блестящих шлемах приблизились к человеку в белом хитоне и сорвали с него одежду. Гул толпы на мгновенье смолк, но сразу же снова прокатился из конца в конец. Иешу так же смотрел на небо и шевелил губами, будто испрашивал благословения.

Один из солдат обошел его и стал ломать терновые ветки, сплетая из них венок. Закончив плетение, он небрежно нахлобучил венок на голову обнаженного человека и, скалясь, бухнулся перед ним на колени. Его примеру последовали остальные и разноголосо загнусавили:

– Радуйся, Царь Иудейский!

Толпа загудела сильнее. Невозможно было разобрать, что означает тот гуд: негодование ли, одобрение ли. Когда он пошел на убыль, воздух разрезал горестный женский вопль. Он ровно бы подтолкнул преторианцев. Они вскочили с колен, стали плевать на обнаженного Иешу.

Только тут пленник взглянул на своих мучителей. И улыбнулся. Первосвященник в балахоне выкрикнул что-то неразборчивое. Строй, а затем толпа подхватили выкрик, и тогда явственно прозвучало:

– На Голгофу!..

У Алексея было ощущение, что его разбудил именно этот выкрик. Некоторое время он лежал без движения, осмысливая то, что ему привиделось. Сон, как сон. Он помнил его до мельчайших подробностей. Странность состояла в том, что привиделся ему библейский сюжет, о котором он знал лишь понаслышке: пятый прокуратор Иудеи Понтий Пилат, христопродавец Иуда, Голгофа, распятие Христа. Вот и всё! Во сне же возникла объемная картина, с деталями местности и одежды, прописанными, как на полотне живописца.

Может быть, он все же читал когда-то об этом? Или же отложилась в памяти картинка из Библии, которую он, не особо вдумываясь, перелистывал когда-то в досужие часы и лишь иногда задерживался взглядом на текстах?

Он отбросил гадание на кофейной гуще, нехотя встал и прибрал постель. Однако что-то свербило в груди, и это что-то было завязано на увиденный сон, на Москву, на Остров. Будто что-то нашептывало ему: «Отпуск закончился, пора! Тебя ждут, возвращайся!». Куда возвращаться? К кому? Зачем? Кто ждет? Он прекрасно чувствовал себя рядом с Аленкой и Анютой, ему совсем не хотелось покидать их. Но все равно расставание надвигалось, как неотвратимость.

И он объявил о завтрашнем отъезде сначала Аленке, затем Анюте.

– Я понимаю, папа, – сказала дочка. – У тебя в Москве тоже семья. Да и дела твои все там. Когда уедешь, думай обо мне, а я буду думать о тебе. Станем общаться, как телепаты.

Анюта отреагировала по-другому:

– Тебе с нами плохо, Алеша?

– Хорошо.

– Зачем же так быстро уезжаешь? – Лицо ее стало жалобным, как у не оправдавшего доверия взрослых ребенка. – Ты всего две недели с нами побыл!

При этих словах Алексей уловил ее мимолетную мысль: «Наверное, в последний раз приезжал. Недаром привез такую сумму».

– Дела накопились, Анюта, – попытался он оправдать свой поспешный отъезд.

Но даже себе не мог объяснить, что за дела его ждут. Хотя нисколько не сомневался, что так оно и есть.

– Может, самолетом полетишь? – робко предложила Анюта. – А трое суток с нами побудешь?

– Конечно, самолетом, – с облегчением согласился он.

3

Три дня миновали для Алексея, словно их и не было. Он не позволил Алене и Анюте проводить себя в аэропорт, провожание – вещь томительная и беспокойная. Стоя у калитки, они лишь помахали вслед увозившему его такси.

Рейс на Москву задерживался в связи, как извещало световое табло, «неприбытием самолета». Алексей купил в буфете бутылочку апельсинового сока и занял пустовавший столик у ширмы, отгораживающей питейное заведение от снующих пассажиров. Ему хорошо были видны две стойки регистрации, и оба выхода: из зеленого и красного коридоров.

По соседству, в одиночестве и без аппетита жевал бутерброды курносый парень. На полу стояла видавшая виды спортивная сумка. Похоже, парня что-то беспокоило. Он автоматически взглядывал на часы, будто ждал чужую жену, обещавшую его проводить.

У самого выхода пристроился за столиком полный казах с кулаками размером с дыню-колхозницу и одутловатым лицом, на котором выделялись неестественно красные губы. Свой кумыс он уже выпил и теперь стриг глазами очередь на регистрацию. Этот явно был в аэропорту с каким-то заданием. И не один. Еще четверых топтунов в цивильной одежде и без багажа Алексей заметил чуть раньше.

Они следили за посадкой на Самарский рейс и топтались у регистрационной стойки «Алматы – Екатеринбург». Время от времени бросали взгляды на красногубого казаха. Тот хмуро и недовольно качал головой. Алексея эти игры не касались, но все равно он взял их на заметку, потому что ощутил еще чье-то заинтересованное внимание к происходящему. Но как ни пытался, не мог определить, от кого исходила эта заинтересованность.