Антон Шаффер - Мужчина в интерьере с любовницами и собакой

Щелчок означает, что активизировался будильник на музыкальном центре.

В тот ранний час, на который обычно приходится мое просыпание, даже та щадящая громкость, выставленная на центре, кажется невыносимой – кажется, что играет он если и не на полную мощность, то на половину уж точно.

И вот, когда первые гитарные рифа разрывают в клочья воздух, накрывая собой и поглощая милую моему сердцу какофонию двух телефонов и будильника, только тогда я вскакиваю, чтобы броситься к громыхающей черной махине и выключить ее.

Однако и это еще не есть признак того, что я восстал из спящих. Нет! Это лишь первый (вернее четвертый) предвестник предстоящего моего возрождения для новой жизни. Так как выключив звук, я, замерзнув до ужаса за те несколько секунд, что провел без одеяла, снова укладываюсь в постель. Уже оттуда, чуть согревшись и находясь на грани очередного провала в мир чудных сновидений, я шарю рукой по стоящей рядом с диваном тумбочке и на ощупь выключаю раздражители первых трех минут.

Все. Тишина…

И именно в этот момент борьба достигает своего накала. Здесь я оказываюсь один на один со сном. Все его противники (а, значит, и мои союзники?) повержены и молчат.

Опять же скажу честно. Иногда я проигрываю.

Так случилось и в то пасмурное осеннее утро…

Выключив музыкальный центр, я чуть ли не рыбкой кинулся обратно в теплую постель.

Укрывшись одеялом, я лишь успел подумать, что во время моего рывка к центру, краем глазу мне удалось зацепить почти целиком задернутое шторами окно. В первый момент мое сознание никак не отреагировало на увиденное, но теперь, когда тепло буквально поглощало все мое существо, я отчетливо вспомнил, что за окном было нечто-то серого цвета. И это нечто серое явно контрастировало со вчерашним голубым, которое я видел вчера утром.

– Очей очарованье… – продекларировал я сам себе, уже не совсем соображая, что говорю.

В следующий раз я открыл глаза ровно через два часа.

Паника поселилась в моей душе в первую же секунду пробуждения, как оно обычно и бывает в подобных случаях.

"Проспал", – пронеслось в голове.

Зазвонил телефон.

– Алло? – голос предательски хрипел.

– Проспал?

– Проспал, – отступать было некуда.

Звонила Ульяна Игоревна – методист нашей кафедры.

– Советую поторопиться, – назидательно посоветовала она и, не дав мне ответить, повесила трубку.

– Без сопливых разберемся, – проворчал я в коротко гудящую трубку, отчетливо понимая, что Ульяна Игоревна почти вдвое старше меня.

Тем не менее, поторапливаться действительно было надо. Сегодня на кафедре предстояло обсуждение моей работы, а потому портить отношения с руководством с самого утра было, мягко говоря, недальновидно.

Не успел я еще спустить ноги с дивана, как сердце мое чуть не остановилось: из коридора я услышал отчетливое шуршание, а потом будто и чей-то плач. Внутри у меня все похолодело.

И тут я вспомнил.

Собака.

Собака была вовсе не моя, а моего друга Бориски. Бориска работал на Севере.

Вернее, работал он в Москве, в какой-то компании, занимавшейся разработкой недр.

Но график у него был не как у всех нормальных людей. Нормальные люди работают пять дней в неделю, а два отдыхают. Иногда нормальные люди работают в режиме два дня через два или сутки-трое. Бориска же работал по графику месяц-месяц.

Означало это то, что месяц он пребывал в Москве, отдыхая, а месяц – в тундре, опуская странные приборы в пробуренные скважины и измеряя в них различные показатели.

Бориска был инженером.

Вчера вечером мой друг Бориска отъехал в очередную месячную командировку, а на меня оставил свою собаку.

Откровенно говоря, собаку он мог оставить и на свою маму, но та наотрез отказалась, высказавшись в том духе, что, кто собаку завел – тот за ней пусть и ухаживает, а раз не может ухаживать, то не надо было и заводить.

От присмотра за собакой я отбрыкивался как мог. Но все мои доводы отметались Бориской, что называется, "с порога".

– Борь, у меня и собаки-то никогда не было, – настаивал я.

– Подумаешь, у меня он тоже только две недели. И ничего – справлялся, – парировал Бориска.

– Боюсь я их, – резко менял я тональность разговора, пытаясь давить на жалость.

– Не ври, – предупреждал друг в ответ.

– Борис, – вновь наступал я, – аллергия у меня на шерсть. Чешусь сразу весь…

– Мелочи, – подбадривал Бориска, доставая из кармана пачки антиаллергических средств.

Одним словом, припирал меня Боря к стенке по полной программе. В конце разговора, который, к слову, велся на моей кухне, я решил выложить последний аргумент. Я понимал, что он подлый и низкий, но ничего с собой поделать не мог:

– Борь, он мне квартиру попортит.

Бориска посмотрел на меня так, как могла бы посмотреть мать на свое чадо, отрекающееся от нее.

– Придется выгонять его на улицу.

– Ну что ты! – переполошился я, глядя на умильно посапывающего пса, свернувшегося у Борискиных ног, обутых в женские тапочки. – Как на улицу?

– Ну а как… – уныло протянул он, отсутствующе глядя в стенку.

– Черт с тобой! – обозлился я. – Оставляй. Но если он мне чего-то тут испортит, будешь из своих нефтедолларов оплачивать.

– Я верил, Вадик, – Бориска поднялся с бокалом в руках. – Я знал…

Выпил он залпом, а за ним и я.

Потом залпом пили еще несколько раз, а мой новый сожитель в это время уже нахально расхаживал по кухне, обнюхивая все, что можно было обнюхать.

Расходились за полночь. Я уже собирался закрыть за Бориской дверь, чуть не расцеловав его от нахлынувших дружеских чувств, как он, удивленно посмотрев на мою домашнюю футболку, шорты и шлепанцы, поинтересовался:

– А ты что ж, прямо так пойдешь?

– Куда? – остолбенел я.

– Как куда? – Борис кивнул куда-то вглубь квартиры. – С ним гулять.

Пришлось одеваться и выходить на улицу. На улице было хорошо – немного прохладно, но не слишком. К тому же согревало выпитое вино.

– Многовато выпил, – посетовал я.

– Почему?

– Обсуждаться завтра.

– Обсудишься, – Бориска схватил упавшую на асфальт ветку и кинул ее.

Собака рванула с поводка, а я чуть не полетел на землю.

– Ты чего творишь! – Накинулся я на Бориску.

– Он маленький – ему играть надо. Ты с ним бегай, палочку кидай.

"Зря поддался, – подумал я. – Ой, зря…".

Распрощавшись с Бориской, я еще с полчаса побродил по двору, таскаемый псиной, к которой мне теперь надо было привыкать.

Вернувшись домой я, по совету все того же Бориски, затащил собаку в ванну, где принялся протирать ей лапы. Протирать пришлось собственным полотенцем, потому что ничего другого под рукой не было. Кое-как справившись, я выпустил пса из ванной, а сам зачем-то повесив полотенце обратно на крючок, смочил лицо водой и не вытираясь (памятуя о полотенце), прошел в комнату, предварительно выперев оттуда псину, поставил все свои четыре будильника и завалился спать.