Алекс Фрайт - Бумеранг

– Боже… – стонала она, – только уцелей… только не возвращайся призраком… простая работа всегда найдётся… для меня с тобой… а Кайра… пусть только попробует протянуть к тебе руки…».

Ключ она нашла там же, где и сказал Хромой – кончик бечевы среди мокрого месива в вазоне. И неприметная, тонкая нить между дверным полотном и стеной была на месте. Она шагнула через порог, обводя темноту стволом «Глока», и нащупала выключатель. Доводчик плавно закрыл дверь за спиной, и она принялась осматривать чужое жилье.

Снаружи серел рассвет. Гальса смотрела на наглухо задёрнутые плотные шторы и спрашивала себя, а была ли эта ночь реальной, и были ли рассказы Кайры правдой. В их деле, врать ей было незачем, но сейчас она не собиралась верить никому – уцелеть в этой бойне мог только Хромой. Сам и расскажет, если встретимся…

Она прошлась вдоль стены к окну, присела и, едва не прижимаясь щекой к ковру, осмотрела его до самой двери. Затем чихнула и медленно выпрямилась. В коротком ворсе полно песчинок и пыли, на широкий диван будто никогда и не садились, а под ним точно вымыли пол перед её приходом. Ни вороха газет, ни неоплаченных счетов. На краю низкого столика телефон с автоответчиком и чашка с остатками кофе. «До чего же здесь странно чисто, – подумала Гальса и потёрла бровь так же, как это делал Хромой, – местами чисто».

Она нажала на кнопку автоответчика. Отрывистый мужской голос с металлическим тембром сообщил, что никаких сообщений нет.

Гальса толкнула дверь на кухню. Телевизора не было и здесь. Раньше она об этом не задумывалась, но теперь это казалось странным. В Европе нет людей настолько далёких от новостей, или настолько перегруженных ими, чтобы не иметь хотя бы одного телевизора. Сверкающий чистотой пустой стол. Ни крошек, ни запахов. Сунула нос в холодильник – мышь повесилась. В шкафу у плиты блестящие стальные кастрюли, керамическая сковородка, ножи, вилки и ложки в разных отделениях. Заглянула в мусорное ведро – пустая коробка из-под яиц. Одинокий скомканный листок рядом с ней оказался давней квитанцией с парковки.

Оставалась последняя комната. Возле просторной двуспальной кровати стояли часы, подмигивая зеленью цифр. Гальса наклонилась и понюхала одну из подушек. Запах женского тела был свежим и почти осязаемым. Мысленно она перенеслась в номер того проклятого отеля и будто вновь почувствовала руки Хромого на своей груди. Она выпрямилась, отгоняя видение, и вытерла неожиданно вспотевший лоб.

В гардеробе Гальса обнаружила мужскую рубашку, а в отделении для обуви – новенькие женские туфли. В одном ящике комода – носки в упаковке, а во втором – ношеный бюстгальтер и он был девственно чист от запахов, словно его купили без примерки и уже старым.

Она недоуменно оглянулась. Где остальные вещи? Другие ящики пустовали, и это было все, что она нашла в комнатах. Если бы она не задержалась в спальне, могла бы решить, что дом заброшен. И он был больше похож на номер в занюханном мотеле, чем на обжитое помещение.

За стеклянной дверцей бара кроме двух стаканов и бутылки ничего не было. К спиртному Гальса всегда была равнодушна, но сейчас не могла оторвать взгляд от этого единственного пузатого сосуда, наполненного коричневой жидкостью на три четверти. Она протянула руку, отвинтила крышку, осторожно понюхала содержимое, глотнула и закашлялась – попало не в то горло, а в нос шибануло привкусом прелой соломы.

Гальса поставила бутылку и провела задумчивым взглядом по полке с книгами и стопке журналов под ней. Одну за другой она сбросила книги на пол и тщательно перетряхнула их все до одной, словно надеялась найти что-нибудь, спрятанное между страниц. Затем принялась за журналы. Один футбол. Других в стопке не было. Она никогда не слышала, что Хромой был настолько увлечён этим видом спорта.

Старая фотография выпала внезапно. Потом целый ворох распечатанных на простой бумаге снимков. Следом открытка. Потрёпанная. Не очень качественная печать. Она поднесла её ближе к полоске света от ночника – молодая девушка в бронежилете и с автоматом на фоне горящих развалин. Надпись на арабском и под ней размашистая строчка от руки: «Покажи этим ублюдкам, где их место!». Почерк на открытке ей был незнаком.

Она подняла самое первое фото и медленно осела на кучу бумаги. Этот снимок она уже видела в руках Анхар – в тот день ей исполнилось два. Спустя шесть часов погибла её мать. Официально… Никто не виноват… Ночь… Корректировщик ошибся… С кем не бывает…

Гальса просмотрела остальные фотографии все до одной. На одних была Кайра, на других Гензер – Ливан, Сирия, Европа… Видно, что снимали издалека и скрытно. В кадрах было полно смазанных рук, ног, сумок… И ещё Хромой… На фотографиях была только его спина, но она слишком хорошо знала эти плечи и осанку, чтобы узнать его сразу. Его ждали и здесь… Не глядя, она протянула руку к бутылке, почему-то взболтнула содержимое и одним длинным глотком вливала коньяк в себя, пока хватило дыхания. Затем она отыскала щиток электрического распределителя и щёлкнула рычажком автомата. Потом устроилась в углу, чтобы держать в поле зрения и входную дверь, и окно. Положила перед собой три запасные обоймы и «Глок» – того, кто придёт сюда вместо Хромого, постигнет очень сильное разочарование.

Гальса достала мобильник и авторизовалась в общем канале. Там было непривычно тихо и пусто. Дрожащим пальцем набрала сообщение и десять минут с надеждой смотрела на дисплей. Затем отключилась. Её строчка так и осталась единственной: «Хромой, мне страшно…».

– Господи, – пробормотала она, – почему это сразу не пришло мне в голову, когда я оказалась здесь. Этот дом – очередная ловушка! Однорукий Латиф стоял у неё перед глазами.

Ручка двери повернулась. Она вжалась плечами в стену и нащупала пальцем курок.

Окровавленный Шрамов, державшийся за живот и ввалившийся в комнату едва ли не на четвереньках, был для Гальсы отличной мишенью – выпитый коньяк ничуть не помешал ей разрядить в его голову всю обойму со стопроцентной точностью.

Город был насквозь пропитан влагой. От реки в неоновые сумерки узких улиц вползали плотные щупальца тумана. С неба вновь сеялся мелкий дождь. В мутной пелене тускло вспыхивало жёлтое пятно светофора на перекрёстке. Едва различимо помаргивала вывеска бара, отбрасывая призрачные блики на мокрую брусчатку.

Креспин достал сигареты. Повертел в пальцах зажигалку. Несколько раз машинально прокрутил колёсико над кремнём. На чёрной доске у входа в бар для него ничего не было. Тот, кто аккуратно вывел название дежурного блюда в меню, не сломал мелок и не обвёл первую букву дважды. Более того, надпись была выполнена не мужской, а женской рукой.