Алексей Патрашов - Закономерная ошибка. Cредневековый фантастический приключенческий шпионский детектив

– Я боюсь, что ты, даже окончательно распоясавшись, не сможешь вести себя так, чтобы не привлекать в Империи к себе лишнего внимания кого не надо среди её жителей своим излишне тихим поведением и слишком добродушным нравом. – завершил своё напутственное наставление король, надеясь хоть на какое-нибудь понимание.

* * *

Велиол смотрел на приближающийся берег Нивнылата. Корабль из Чонтонина доставил его при попутном ветре на удивление быстро. Но в ближайшем будущем ему предстоял ещё один переход через море из Нивнылата в Никаон, только до него ещё надо было дожить, выдержав путешествие по суше со всеми превратностями за долгие дней десять пути, коими дороги по суше на редкость богаты. Вокруг толпились пятеро никаонских наёмников, стремящихся поскорее добраться до просторов своей уже видимой на горизонте необъятной Империи.

Можно было бы не впадая во все тяжкие пройти до Никаона морем, но желающих потонуть в бурю не нашлось и путешествие по морям в целях надёжности и безопасности сократили до предела. Всё таки они везли не кого-нибудь, а заложника из Чонтонина – император совсем не обрадуется, если такой важный груз не будет ему доставлен в целости и сохранности, не говоря уже о возможности утонуть самим.

Всю оставшуюся позади морскую часть дороги заложник развлекал наёмников особо скабрезными и похабными рассказами о своих половых сношениях со всем и вся, что имело хоть одну дыру, было живым и могло шевелиться и подробнейшими пересказами убийств и пыток в собственном исполнении. Некоторые из своих рассказов он дополнял живописными показами всяческих гадостей под всеобщее одобрение. В общем, никаонские наёмники считали чонтонинского заложника за своего и только диву давались, почему он ещё не один из них.

В особый восторг никаонцев привели рассказы Велиола о его делах в подростковые и юношеские годы, когда он заманивал ровесников из простолюдинов к себе и насиловал их и пытал с особо издевательской жестокостью. У наёмников от услышанного просто захватывало дух.

– Так вот! А когда мы оказались в моей комнате, я же сзади шёл за ним, я ему обе руки сразу схватил и за спину завернул и на землю его свалил, а руки за спиной связал, да так, что те до затылка дотянулись, и верёвкой обмотал вокруг шеи, чтобы точно не вырвался.

Глядя на раскрытые рты плохо понимавших со слов наёмников, Велиол показывал им свои действия жестами, будто проделывал заново.

– Ноги я ему потом привязал к ножкам кровати и растянул, чтобы он не брыкался. Он в своих штанах ногами запутался, пока я с него их снимал. Так что остался он весь голый и без всякой защиты передо мной нарастяжку.

Один из наёмников облизнул ухмыляющиеся губы, видимо вспоминая знакомые впечатления во время похожих развлечений.

– А рот я ему ещё раньше завязал, чтобы он орать не мог. Но шкуру я сдирать с него не стал!

Наёмники рассмеялись переглянувшись. Один из них поправил руками что-то в штанах и поёрзал поглядывая на окружающих.

– А потом, когда я им уже наигрался вдоволь, я ему все выступающие части медленно уничтожил! Ох! Как же он меня умолял с ним этого не делать!

– А ты их ему оторвал или отрезал? – неожиданно спросил один из наёмников из любопытства, чтобы сравнить со своим опытом.

– Нет. А зачем? Это было бы совсем не интересно. Я девушке одной так бечёвочкой или верёвочкой, уже точно не помню чем именно из этого, грудь обмотал и смотрел, как она чернеет, пока насиловал не так давно. Я тебе потом покажу, когда случай представится. Такое словами не передашь – такое показывать надо!

– А дальше что было? Ты его зарезал или задушил?

Велиол посмотрел на никаонского наёмника с такой укоризной, что у того аж изменилось от неожиданности выражение лица.

– С воображением надо подходить к делу! Я его так и продержал аж целых пол дня. Если не больше! А потом в конце дня бечёвочку-то и развязал! А он смотрит на себя, щупает. Жалеет!

Раздался громкий хохот, наёмники каждый по-своему представляли себе мучения искалеченного подростка и его душевные страдания.

– А дальше что было? Он выжил что ли?

– А как бы он выжил-то? Я же перед тем, как руки ему развязать и ноги, по перетянутым частям тела ногой ударил несколько раз и кулаком сдавил и ещё кулаками побил так, что чуть шкуру не разорвал. Думал, что ему от этого больно будет, а он уже и не чувствует ничего. Я и развязал тогда. Чёрная кровь по телу разошлась и он подох через несколько дней. Долго мучился, аж смотреть было приятно!

– А девица та, с перетянутой грудью, выжила? – полюбопытствовал другой наёмник. – Или ей тоже в тело чёрная кровь ударила?

– Ей не в тело! Ей в задок ударило другое! – с этими словами Велиол медленно спустил спереди штаны и показал аж оторопевшим от зависти наёмникам не меньше чем на четверть, если не на треть, больший обычных размеров напрягшийся отросток. – А такое внедрение в задницу далеко не каждая ослица выдержит на всю длину! – пошутил он под одобрительное гудение и завистливые возгласы наёмников. – Но это уже не в детстве было, а совсем недавно, так что этот подвиг я в детстве так и не успел совершить. А жаль!

В действительности Велиол почти всё наврал, но наврал настолько искусно, что даже сам поверил в собственную ложь. Он хорошо знал, что для того, чтобы тебе поверили, надо убедить самого себя поверить в собственное враньё, каким бы наглым и неправдоподобным оно бы ни было. Да, он действительно заманил тогда к себе домой того своего ровесника. Причём далеко не одного! И действительно устроил с ним самое настоящее представление, только совсем не такое и не с такими последствиями. В тот знаменательный день он отмечал свои не то пятнадцать, не то шестнадцать, если не четырнадцать лет – сколько, он и сам уже точно не помнил, а точнее внушил себе, что не помнит. В собственную ложь надо самому искренне верить. Это заставит поверить в неё и всех остальных. Без этого никак не добиться успеха враньём!

Враньё Велиола обладало на редкость удивительной и полезнейшей для него самого способностью – в него почти всегда и почти все без особых сомнений верили. Что бы он с почти самого раннего детства и кому бы ни рассказывал – это воспринималось как чистая правда. В девять лет, ещё будучи совершенным девственником, он рассказывал про свои многочисленные совокупления с девочками. В двенадцать он убеждал всех уже не будучи девственником, что всё ещё девственник, а в пятнадцать ещё не убив ни одного человека распустил о себе славу жестокого и беспощадного убийцы многих людей. Верили!

Он снова освежил в памяти события того дня, чтобы сделать свою почти чистейшую ложь из почти чистейшей правды. Он вспоминал и тут же проверял, насколько его воспоминания после преобразования в нужный ему вымысел выглядят правдоподобно. В собственную ложь надо верить. Это делает её правдой в глазах остальных. И в тот самый день у него действительно был самый настоящий день рождения.